Стивен Кинг - Дорожные работы
— Что?
— Запястье. Я позвала Джеффа и сказала: «Слушай, кто-то тут мужика в сортир спустил». Но Джефф уже куда-то слинял, и я была дома одна. Я качала как одержимая и — выкачала предплечье. Запястье лежало в раковине, заляпанное кофейной гущей, а тут еще и предплечье поперло! Представляете? Я сбегала в гостиную, убедилась, что Джеффа по-прежнему нет, а потом, когда вернулась в ванную, руки с предплечьем и след простыл! Меня это тогда здорово ошарашило. До сих пор еще снится.
— Жуть какая, — процедил он сквозь зубы, плавно притормаживая перед мостом, проходящим под новой автострадой.
— Да, от химии у кого угодно крыша поедет, — торжественно кивнула Оливия. — Иногда это даже к лучшему. Но чаще — нет. Как бы то ни было, мы уже здорово увязли. На игле сидели. Вы видели когда-нибудь плакаты с изображением атомной структуры — протоны там всякие, нейтроны, электроны?
— Да.
— Вот, нам как раз казалось, что наша квартира — это ядро, а люди, которые входят и выходят, — это протоны и электроны. Входят, выходят, вплывают, выплывают — как у Дос Пассоса.
— Я не читал его.
— А зря. Джефф просто упивается им. Клевый писатель. У нас часто случалось так, что мы торчали в гостиной, пялясь в телевизор с выключенным звуком, рядом надрывался проигрыватель, вокруг была еще куча народа под кайфом, в спальне кто-то трахался, а мы не имели ни малейшего понятия, кто все эти люди. Понимаете?
Вспомнив, что и сам не раз, упившись вусмерть, бродил по подобным вечеринкам, обалделый, как Алиса в Зазеркалье, он кивнул.
— Однажды мы вот так сидели и смотрели шоу Боба Хоупа. Все были под кайфом и хохотали как ненормальные. Сидя перед ящиком чин чином, как мамаши и папаши. И вдруг меня осенило: вот, значит, для чего понадобилось воевать во Вьетнаме. Чтобы Боб Хоуп смог ликвидировать пропасть между поколениями. Вопрос лишь в том, чтобы все могли «дурь» достать.
— Но вы были слишком невинны для всего этого.
— Невинны? Нет, не в этом дело. Просто последние пятнадцать лет стали казаться мне какой-то гротескной игрой в «Монополию». Пауэрса на его У-2 сбили. Щелчок по носу. Негров в Сельме разогнали брандспойтами. Кучу народа в тюрягу посадили. В Миссисипи обстреляли участников марша протеста. А убийство Кеннеди? Вьетнам? Мартин Лютер Кинг? Студенческие забастовки, движение суфражисток и все прочее? А все ради того, чтобы кучка наколовшихся и накурившихся обалдуев могла сидеть перед ящиком и смотреть Боба Хоупа? Да пошли они все в задницу! Словом, я решила завязать.
— А как же Джефф?
Она пожала плечами:
— Он продолжает учиться. И неплохо. Через год заканчивает. Но только я сначала посмотрю на него, а уж потом решу, продолжать нам или нет.
— Скучаете без него?
— По ночам.
— А почему вы едете именно в Вегас? Вы там кого-нибудь знаете?
— Нет.
— Странное место для такой идеалистки, как вы.
— Вот как — по-вашему, я идеалистка? — Она засмеялась и закурила. — Возможно, так и есть. — Чуть помолчав, добавила: — Нет, дело тут не в идеалах — просто я давно хочу посмотреть этот город. Он настолько не похож на все остальные, что мне там может понравиться. Я ведь не играть еду. Попробую на работу устроиться.
— А что потом?
Оливия выпустила из ноздрей дым и пожала плечами. Тем временем они миновали придорожный щит:
ЛЭНДИ — 5 МИЛЬ
— Попробую начать новую жизнь, — произнесла она вдруг. — С наркотиками я завязала, а скоро и с этим покончу. — Она кивком указала на сигарету. — Перестану притворяться, будто моя жизнь еще не началась. Ведь процентов двадцать я уже прожила. Самые сливки слизнула.
— Вон, смотрите. Поворот на автостраду.
Он подкатил к обочине и остановился.
— Ну а вы? Что с вами будет?
Тщательно выбирая слова, он ответил:
— Посмотрим, как что повернется. Я еще не выбрал.
— Поосторожнее, — сказала она. — Не обижайтесь, но вы не в лучшей форме.
— Я не обижаюсь.
— Вот, возьмите. — Она протянула ему зажатый между пальцами пакетик из алюминиевой фольги.
Он взял пакетик и повертел его в руке, разглядывая. Яркий утренний свет отражался от фольги, ослепляя глаза сверкающими брызгами.
— Что это?
— Синтетический мескалин. Чистейший. Лучшее из всего, что на свете есть. — Чуть поколебавшись, она добавила: — Если хотите, можете его в унитаз спустить. От него вам может и хуже стать. Или наоборот. Бывали и такие случаи.
— Вы сами о них знаете?
Она горько улыбнулась:
— Нет.
— Сделаете мне одно одолжение? Если сможете.
— Если смогу.
— Позвоните мне на Рождество.
— Зачем?
— Вы для меня вроде книги, которую я не дочитал. Я хочу знать, что будет дальше. Позвоните за мой счет. Сейчас я вам запишу номер моего телефона.
Он порылся в кармане, вытащил авторучку, но девушка твердо сказала:
— Нет.
Он озадаченно приподнял голову и спросил с обидой:
— Но почему?
— Телефон, если понадобится, я и в справочнике разыщу. Но, возможно, будет лучше, если я этого не сделаю.
— Почему?
— Не знаю. Вы мне нравитесь, но… на вас как будто порчу навели. Я не могу этого объяснить. Мне кажется, что вы вот-вот какой-то безумный фортель отколете.
— Вы думаете, что я чокнутый, — услышал он свой голос словно со стороны. — Ну и катитесь к дьяволу.
Она вылезла из машины. Он перегнулся через сиденье.
— Оливия…
— Может, меня вовсе не так зовут.
— Может. Позвоните, пожалуйста.
— Вы только полегче с этой хренотой, — предупредила она, указывая на блестящий пакетик. — Вы ведь и без того в облаках витаете.
— До свидания. Берегите себя.
— Беречь себя? Это что-то новенькое. — Снова горькая улыбка. — До свидания, мистер Доус. Спасибо. Кстати, в постели с вами здорово было. Это без дураков. До свидания.
Она захлопнула дверцу, пересекла шоссе номер 7 и остановилась на обочине автострады. Подняла большой палец. Ни одна из машин не остановилась. Убедившись, что дорога свободна, он развернулся и, помигав на прощание фарами, дал газу. Увидел в зеркальце заднего вида, как она помахала вслед.
Вот дуреха, подумал он, качая головой. Надо же быть такой самонадеянной.
И все же, включая радиоприемник, он увидел, что рука его дрожит.
Вернувшись в город, он выехал на автомагистраль и понесся по ней со скоростью семьдесят миль в час. Проехал миль двести. Однажды чуть не выкинул пакетик из фольги в окошко. В следующую минуту с трудом удержался, чтобы не проглотить таблетку прямо сейчас. Кончилось тем, что он упрятал пакетик во внутренний карман.
Добравшись до дома, он почувствовал себя абсолютно вымотанным, вконец опустошенным. Проклятая автомагистраль за день заметно продвинулась; еще две недели — и прачечную придется сносить. Тяжелая техника уже подтягивалась. Три дня назад Том Грейнджер поведал ему об этом странным голосом, позвонив почти ночью. Что ж, он проведет там целый день, наблюдая, как будут рушить здание, где он столько проработал. Возможно, даже прихватит с собой пакет с обедом.
Брат Мэри, который жил в Джексонвилле, прислал ей письмо. Ему еще не было известно об их размолвке. Он рассеянно отложил конверт в кипу почты для Мэри, которую уже давно забывал переслать по ее новому адресу.
Он привычно поставил разогревать в духовку замороженный ужин и подумал, не выпить ли. Решил, что не стоит. Он хотел вспомнить сексуальный эпизод с Оливией, посмаковать его, перебрать в памяти все сладостные нюансы. Выпьешь — и красочные картинки расплывутся, приобретут аляповатые, размытые очертания кадров из какого-нибудь порнофильма низкого пошиба. Нет, так он вспоминать не хотел.
Однако, как ни старался, видения не оживали. Он не помнил ни упругой тяжести ее грудей, ни дурманящего аромата сосков. Сам половой акт, возникавшие при этом ощущения были приятнее, чем с Мэри. Внутри Оливия была потуже Мэри; однажды его член выскользнул из ее влагалища с таким хлопком, словно пробка из бутылки шампанского. Однако приятное чувство не возвращалось. Его вдруг остро потянуло поонанировать. Желание было столь сильным, что ему даже стало противно. И стыдно. А потом стало стыдно за то, что было стыдно. Он уселся ужинать. Да, Оливия, конечно, не ангел. Обычная потаскушка. Надо же — в Лас-Вегас ей надо! Вдруг он пожалел, что не смог посмотреть на себя со стороны опытным глазом Мальоре. Эта мысль доставила ему наибольшее отвращение.
