Стивен Кинг - Дорожные работы
Он беспомощно барахтался, рассекая руками воздух — уже не во сне, но еще не проснувшись, — пока не свалился на пол, пребольно ударившись плечом. Придя в себя, он порадовался, что находится в своей гостиной, а ужасный сон ему лишь привиделся. Реальность была скверной, да, но по крайней мере не настолько ужасающей.
Что же он наделал? Трагическое осознание содеянного, всего того, что он натворил со своей жизнью, ужаснуло его. Он сам разорвал жизнь посередине, словно кусок дешевой ткани. Ничто больше не служило ему утешением. Ноющая боль выгрызала нутро. К горлу поднялась изжога; отрыгнув горечь, слабо отдававшую «Южным комфортом», он снова проглотил слизистый комок. Внезапно на него напала мелкая дрожь, и, чтобы унять ее, он сел, обхватив колени руками. Ну и ночка выдалась! И вообще, что он тут делает, сидя в гостиной, стиснув колени и дрожа, как пьяный забулдыга в подворотне? Или, скорее, как какой-нибудь психопат. Может, в этом дело? Неужто он и вправду спятил? Может, он псих? Не то что какой-нибудь чудак или безобидный шизик, а самый настоящий умалишенный. При этой мысли его прошиб холодный пот. Неужто он и в самом деле ездил к этому бандиту за взрывчаткой? Неужто он и правда прячет в гараже два ружья, причем из одного из них можно запросто уложить слона? Жалобно заскулив, он привстал, скрипя всеми суставами.
Осторожно ступая и выкинув из головы все мысли, он поднялся в спальню.
— Оливия? — шепотом позвал он. Чинно и торжественно, словно в старом фильме с участием Рудольфа Валентино. — Вы не спите?
— Нет, — ответила она. В ее голосе не было и тени сонливости. — Чертовы часы не давали мне спать. Тикали прямо над ухом. Я их отключила.
— Ну и правильно, — сказал он. А что он еще мог сказать? — Мне приснился страшный сон.
Зашуршали откидываемые простыни.
— Залезайте. Прижмитесь ко мне.
— Но…
— Может, хватит болтать, а?
Он послушно улегся рядом. Девушка была абсолютно голая. Они предались любви. Потом уснули.
Утром температура понизилась до десяти градусов. Оливия спросила, получает ли он газеты.
— Когда-то получал, — ответил он. — Кенни Апслингер разносил их по домам. Его семья перебралась в Айову.
Она покачала головой:
— Ну надо же — в Айову. — И включила радио. Передавали прогноз погоды. День ожидался ясный и холодный.
— Яичницу будете?
— Да. Из двух яиц, если можно.
— Можно. Послушайте, я хочу извиниться за вчерашнее поведение…
— Не стоит. Я, между прочим, кончила. Со мной это крайне редко случается. Мне понравилось.
Его невольно охватила мимолетная гордость; возможно, Оливия того и добивалась. Он поджарил яичницу. Из четырех яиц — по два на каждого. Приготовил тосты и кофе. Она выпила три чашки с сахаром и сливками.
— Ну так что же вы собираетесь делать? — спросила она, когда они оба покончили с кофе.
— Отвезти вас на автостраду, — тут же ответил он.
Она досадливо отмахнулась:
— Я не об этом. Как вы дальше жить собираетесь?
Он ухмыльнулся:
— Как-то это у вас серьезно прозвучало.
— Это для вас серьезно, — промолвила она.
— Я еще это не обдумывал, — сказал он. — Видите ли, раньше… — он подчеркнул слово раньше, — прежде чем заварилась вся эта каша, я чувствовал себя как приговоренный к смертной казни. Ничто больше не казалось реальным. Словно я жил в каком-то бесконечном кристальном сне. Но вот этой ночью… Словом, то, что случилось, было абсолютно реальным и осязаемым.
— Я очень рада, — сказала Оливия. При этом она и выглядела обрадованной. — Но что вы дальше делать будете?
— Честное слово, не знаю.
— Как все это грустно, — вздохнула она.
— Честно? — спросил он.
Они снова сидели в машине, направляясь по шоссе номер 7 к Лэнди. На городской окраине были сплошные пробки. Люди спешили на службу. На месте продолжения автострады работа уже кипела вовсю. Дорожные рабочие в желтых защитных шлемах и зеленых резиновых сапогах трудились не переставая, выдыхая облачка пара на морозном воздухе. Один из могучих оранжевых грузовиков разогревался; его мотор пыхтел и фыркал, а иногда покашливал, как миномет, пока наконец не огласил воздух мерным ревом.
— С нашей верхотуры они кажутся детьми, которые копошатся в песочнице, — заметила Оливия.
За городом поток автомобилей стал реже. Деньги — двести долларов — Оливия все-таки взяла; без смущения или неохоты, но и без особого желания. Она осторожно подпорола подкладку куртки, засунула за нее купюры, затем аккуратно зашила подкладку синими нитками, которые нашла в шкатулке со швейными принадлежностями, оставленной Мэри. Она не захотела, чтобы он отвез ее на автовокзал, сказав, что деньги продержатся у нее дольше, если она по-прежнему будет голосовать на дорогах.
— И куда же вы так стремитесь? — спросил он.
— Что? — встрепенулась она, словно выходя из собственных мыслей.
Он улыбнулся:
— Почему именно вы? Почему Лас-Вегас? Вы живете на грани допустимого, как и я. Расскажите о себе хоть немного.
Она пожала плечами:
— Пожалуйста. Мне, правда, рассказывать особенно нечего. Я училась в колледже Нью-Хэмпширского университета, в Дареме. Это под Портсмутом. Год всего проучилась. Жила на одну стипуху. Правда, парень у меня был. С наркотой вот только мы с ним переборщили.
— Вы имеете в виду героин?
Она звонко расхохоталась.
— О нет! Я даже не знаю, употреблял ли героин хоть кто-нибудь из наших знакомых. Нет, мы по-простому ширяли. Галлюциногены главным образом. ЛСД. Мескалин. И прочую «дурь». За последние три месяца я раз шестнадцать «улетала». А то и восемнадцать.
— На что это похоже? — спросил он.
— Что вы имеете в виду? — недоуменно переспросила она.
— Именно то, что я сказал. На что это похоже — «улетать»? Или ширяться, если я правильно выражаюсь.
— Никаких особых последствий я у себя не заметила. И никаких таких страхов тоже не испытывала. Правда, один раз мне вдруг пригрезилось, что у меня лейкоз. Вот это было жутковато. Хотя в основном мерещилась всякая ерундистика. Бога я никогда не видела. И ни разу не испытывала желания покончить с собой. Или убить кого-нибудь.
Чуть подумав, она продолжила:
— Все в свое время хоть недолго, но сидели на химии. Нормальные ребята — Арт Линклеттер, например, — считают, что химия смертоносна. А вот придурки уверяют, что химия перед тобой все двери открывает. Можно даже внутри себя пещеру раскопать и найти собственную душу, как сокровище из романа Райдера Хаггарда. Вы его читали?
— В детстве читал роман «Она». Это ведь он написал?
— Да. А вам никогда не казалось, что ваша душа подобна изумруду на лбу идола?
— Никогда об этом не задумывался.
— А вот мне так не кажется, — промолвила она. — Я расскажу вам о самых замечательных и самых страшных случаях из собственного опыта общения с наркотой. Самый кайф вышел однажды, когда я сидела дома и пялилась на обои. Они были испещрены крохотными круглыми точками, которые постепенно, прямо у меня на глазах, превратились в снежинки. Я сидела в гостиной и смотрела, как передо мной разыгрывается настоящая метель. И вдруг я заметила, как прямо из снега появляется маленькая девочка. На голове у нее был повязан платочек из какого-то грубого материала вроде джута, и она держала его вот так. — Оливия сжала кулачок под подбородком. — Я решила, что она идет домой, как вдруг — бах! — и передо мной открылась целая улица, заваленная снегом. Девочка перебралась через сугробы и вошла в ближайший дом. Это было просто потрясно. Сидеть дома и смотреть телевизор. Вернее — «обоевизор». Хотя Джефф называет это глюками.
— Джефф — это ваш парень?
— Да. А самое страшное случилось со мной, когда я попыталась прокачать сток в унитазе. Сама не знаю даже, что на меня нашло тогда. Порой, когда ты под кайфом, тебе в голову лезет всякая чушь, хотя кажется, что все нормально. Так вот, мне вдруг втемяшилось в башку, что я обязана прокачать унитаз. Я взяла вантуз, начала качать, и оттуда поперло всякое дерьмо. До сих пор не пойму, какое дерьмо было настоящее, а какое — нет. Кофейная гуща. Обрывок рубашки. Здоровенные комья какой-то мерзкой черной слизи. Какая-то красная дрянь, похожая на кровь. И наконец — рука. Мужское запястье с пальцами.
— Что?
— Запястье. Я позвала Джеффа и сказала: «Слушай, кто-то тут мужика в сортир спустил». Но Джефф уже куда-то слинял, и я была дома одна. Я качала как одержимая и — выкачала предплечье. Запястье лежало в раковине, заляпанное кофейной гущей, а тут еще и предплечье поперло! Представляете? Я сбегала в гостиную, убедилась, что Джеффа по-прежнему нет, а потом, когда вернулась в ванную, руки с предплечьем и след простыл! Меня это тогда здорово ошарашило. До сих пор еще снится.
