Стивен Кинг - Дорожные работы
Усаживаясь, он украдкой огляделся по сторонам — мало ли, а вдруг рядышком сидит Винни Мейсон, Стив Орднер или еще кто из бывших коллег по прачечной. Однако кругом сидели одни незнакомцы. Слева от него какой-то молодой человек убеждал свою девушку, что в феврале они вполне могут позволить себе провести три денечка в Солнечной Долине. Остальные переговаривались шепотом или вполголоса; разобрать даже отдельные слова не удавалось.
— Не желаете ли выпить, сэр? — обратился к нему официант.
— Виски со льдом, пожалуйста.
— Хорошо, сэр, — кивнул официант.
Он постарался растянуть первый стакан до полудня, но в течение следующего получаса опустошил еще два, а затем, уже из чистого упрямства, заказал двойную порцию. Он уже допивал и ее, когда увидел Мэри. Она вошла в фойе и остановилась в дверях, высматривая его. Многие головы повернулись к ней, и он подумал: Мэри, ты должна быть мне благодарна — ты прекрасна. Подняв правую руку, он помахал ей.
Мэри помахала ему в ответ и приблизилась к его столику. На ней было серое шерстяное платье с изящным узором, немного не достающее до колен. Волосы, перехваченные на затылке (он никогда не видел, чтобы она так причесывалась), ниспадали на плечи. Выглядела Мэри моложе обычного, и он вдруг виновато вспомнил нагую Оливию, сладострастно барахтавшуюся под ним на их с Мэри супружеском ложе.
— Привет, Барт, — сказала она.
— Здравствуй, Мэри. Ты выглядишь просто изумительно.
— Спасибо.
— Выпить хочешь?
— Нет… закажи мне только эндибургер. Ты уже давно пришел сюда?
— Нет, недавно.
Число посетителей поубавилось, и официант подоспел почти сразу.
— Что желаете заказать, сэр?
— Два эндибургера. Даме — молоко. Мне — еще одно двойное виски.
Он кинул быстрый взгляд на Мэри, но ее лицо оставалось безучастным. Жаль. Вымолви она хоть слово, он бы отказался от спиртного. Он надеялся, что ему не захочется выйти в туалет, так как не был уверен, что способен пройти не шатаясь. Он вдруг беспричинно хихикнул.
— Я вижу, ты еще не совсем пьян, но за ворот заложить уже успел, — сухо заметила Мэри, разворачивая на коленях салфетку.
— Здорово сказано, — огрызнулся он, качая головой. — Ты долго репетировала?
— Барт, давай не будем ссориться.
— Давай, — согласился он.
Она пригубила воду из стакана; он бесцельно ковырял подставку для стакана.
— Ну так что? — спросила наконец Мэри.
— Что «что»?
— Ты ведь хотел о чем-то поговорить, не так ли? Или уже передумал?
— Ты уже поправилась, — тупо сказал он и вдруг, сам не зная каким образом, разорвал подставку для стакана. Он не мог, не смел высказать ей то, что думал: что она изменилась, стала какой-то умудренной и даже опасной, словно забредшая в бар секретарша, готовая принять угощение лишь от мужчины, облаченного в костюм за четыреста долларов.
— Барт, что нам делать?
— Если хочешь, я готов сходить к психиатру, — промолвил он, понизив голос.
— Когда?
— Скоро.
— Может, прямо на сегодня запишешься?
— Я не знаю ни одного психиатра.
— Посмотри в телефонной книге.
— Нужно и правда быть чокнутым, чтобы выбирать психиатра по справочнику.
Мэри укоризненно посмотрела на него, и он поспешно отвел глаза в сторону.
— Рассердился? — спросила она.
— Просто, видишь ли, я ведь сейчас не работаю. Представляешь, что такое для безработного — платить пятьдесят долларов в час?
— А на что живу я, по-твоему? — резко спросила она. — Я ведь вообще на иждивении у родителей. А они, если помнишь, пенсионеры.
— Насколько я знаю, — язвительно произнес он, — у твоего папаши достаточно акций, чтобы вы все могли безбедно просуществовать и в следующем столетии.
— Но, Барт, ведь это совсем не так! — Она казалась обиженной и испуганной.
— Чушь собачья! Зимой они на Ямайке отдыхали, а за год до этого — в Майами, причем в самом «Фонтенбло». А еще раньше — на Гавайях. На пенсию так не катаются. Так что, Мэри, не пытайся меня разжалобить…
— Прекрати, Барт. Не перегибай палку.
— Я уж не говорю о его новехоньком «кадиллаке» и фургоне. Недурные машинки, да? На какой из них они ездят получать продуктовые карточки?
— Замолчи! — прошипела Мэри, вцепившись в край стола. Глаза ее горели, зубы оскалились.
— Извини, — пробормотал он, сникая.
— Вот ваш заказ!
Официант расставил перед ними эндибургеры, картофель-фри, блюдечки с зеленым горошком и крохотными луковками, затем отбыл восвояси. Некоторое время они молча ели, сосредоточившись на том, чтобы не измазать соусом подбородок и колени. Интересно, сколько семей удалось сохранить благодаря эндибургерам, подумал он. А ведь дело-то совсем нехитрое — жуй себе да молчи в тряпочку. Мэри отложила недоеденный эндибургер в сторону, промокнула салфеткой губы и сказала:
— Ничуть не хуже, чем в прежние дни. Послушай, Барт, ты хоть приблизительно представляешь, как быть дальше?
— Ну конечно, — уязвленно ответил он. Хотя, по правде говоря, даже понятия об этом не имел. Вот выпей он еще двойное виски, тогда другое дело.
— Ты хочешь, чтобы мы развелись?
— Нет, — твердо сказал он, понимая, что от него ждут четкого ответа.
— Ты хочешь, чтобы я вернулась?
— А ты сама хочешь?
— Не знаю, — сказала она. — Говоря начистоту, Барт, я впервые за двадцать лет испугалась за себя. Да-да, я о себе беспокоюсь. — Она поднесла было ко рту эндибургер, но тут же снова отложила его. — Разве ты не знаешь, что я лишь по воле случая вышла за тебя замуж? Ты никогда об этом не задумывался?
Похоже, она осталась удовлетворена его неподдельным изумлением.
— Да, так я и думала. Я была беременна, поэтому, конечно же, хотела выйти за тебя. Однако что-то внутри меня усиленно этому противилось. Какой-то внутренний голос настойчиво нашептывал, что это будет самая страшная ошибка в моей жизни. Три дня я поджаривалась на медленном огне, а по утрам, когда меня тошнило, ненавидела тебя лютой ненавистью. Что мне только в голову не приходило! Убежать на край света. Сделать аборт. Родить ребенка и отдать его на усыновление. Родить ребенка и оставить себе. В конце концов я все-таки остановилась на самом разумном варианте. Как мне казалось. — Она горько рассмеялась. — И все равно потеряла ребенка.
— Да, это так. — Он сокрушенно покачал головой, отчаянно надеясь, что разговор перейдет на другую тему. Ему показалось, что его только что с головой окунули в нечистоты.
— И все же, Барт, я была с тобой счастлива.
— Правда? — машинально переспросил он. Ему вдруг отчаянно захотелось удрать. Зря он все-таки ее пригласил. Ничего у них не выйдет.
— Да. Однако беда в том, что семейная жизнь действует на мужа и жену по-разному. Помнишь, как в детстве ты никогда не беспокоился из-за своих родителей? Ты просто считал, что они всегда будут рядом с тобой; подобно еде, одежде и крыше над головой.
— Да, наверное. Так оно и было.
— А я вот ухитрилась забеременеть. В течение последующих трех дней передо мной открылся новый мир. — Она пригнулась вперед, глаза взволнованно сияли, и он вдруг ошарашенно осознал, что этот всплеск эмоций необыкновенно важен для нее. Что он куда важнее общения с подругами, походов по магазинам и восхищения шоу Мерва Гриффина. Неужели все годы замужества она вынашивала эти мысли? Двадцать лет? Господи, а ведь они и правда прожили вместе двадцать лет. Ему вдруг стало не по себе. Куда приятнее было вспомнить, как Мэри находила в кювете пустую бутылку и торжествующе, улыбаясь до ушей, махала ею над головой.
— Я вдруг поняла, что я тоже личность, — сказала она. — Независимая личность, которая вовсе не обязана отчитываться или объясняться перед кем бы то ни было. С другой стороны, рядом со мной не было человека, на которого я могла бы целиком положиться, которому могла бы довериться в трудную минуту. Поэтому я поступила разумно. Как моя мать, а до нее — моя бабушка. Как мои подруги. Мне надоело ходить в невестах и искать спутника жизни. Вот почему я согласилась выйти за тебя. Я ни о чем не беспокоилась, даже после смерти Чарли, потому что рядом оставался ты. А ты всегда был со мной добр. Я тебе очень за все это благодарна. Но вот жила я в замкнутом мирке. Словно в бутылке. Я совершенно перестала думать. Разучилась. Мне только казалось, что я думаю, но это было не так. А теперь мне больно думать. Да, больно. — Она подняла глаза и с минуту смотрела на него с легким укором; затем слабо улыбнулась. — Поэтому, Барт, я хочу, чтобы теперь ты сам немного подумал. Что нам делать?
