Стивен Кинг - Возрождение

— Теперь можешь подремать, — сказал он. — Или покемарить, если ты так это называешь. Я сделаю тебе куриный суп. Всего-навсего «Кэмпбелл» из банки; не такой, как варила твоя мама. Но уж чем богат.

— Не знаю, смогу ли его осилить, — ответил я. Как оказалось, смог. Допив все, что было в кружке, которую он поднес к моим губам, я попросил еще дозу. Он выдал мне две весьма скудных понюшки.

— Где вы его взяли? — спросил я, когда он засунул пузырек обратно в карман джинсов, которые теперь носил.

Он улыбнулся. Улыбка осветила его лицо, и я снова увидел двадцатипятилетнего молодого человека, у которого была любимая жена и обожаемый сын.

— Джейми, — сказал он, — я уже давно работаю в парках развлечений и на ярмарках. Надо быть идиотом или слепым, чтобы не знать, где найти наркотики.

— Мне нужно еще. Мне надо уколоться.

— Нет, ты хочешь уколоться, и в этом от меня помощи не жди. Я не собираюсь помогать тебе поймать кайф. Просто не хочу, чтобы ты умер в страшных корчах в моем трейлере. Спи давай. Уже почти полночь. Если завтра тебе станет лучше, мы о многом поговорим, в том числе о том, как снять с твоей спины ту обезьяну, которая ее оседлала. Если не станет, то я отвезу тебя либо в больницу Святого Франциска, либо в университетский медицинский центр.

— Посмотрел бы я, как вы будете уговаривать их меня взять, — сказал я. — Я практически без гроша, а вместо страховки у меня тайленол из аптеки на углу.

— Как говорила Скарлетт О’Хара, мы подумаем об этом завтра, потому что завтра будет новый день.

— Чепуха! — процитировал я ту же героиню.

— Как скажешь.

— Дайте мне еще немножко.

Крошечное количество порошка, которое он мне выделил, было для меня все равно что «Мальборо-лайт» для заядлого курильщика «Честерфилд-Кинг». Но всё же лучше, чем ничего.

Подумав, он выдал еще две понюшки. Еще более скудные, чем предыдущие.

— Давать героин человеку с тяжелым гриппом, — хмыкнул он. — Не иначе, я рехнулся.

Я заглянул под одеяло и увидел, что он раздел меня до трусов.

— А где моя одежда?

— В кладовке. Пришлось изолировать ее от моей, уж извини. Она пованивает.

— Бумажник в переднем кармане джинсов. В нем квитанция из камеры хранения на сумку и гитару. Одежда — черт с ней, но гитара мне нужна.

— Автовокзал или железнодорожный?

— Авто.

Хотя я закинулся всего лишь порошком, да и то в лечебной дозе, но то ли он был очень уж хорошего качества, то ли моему ослабевшему организму не так много было надо. В животе ощущалась приятная тяжесть от теплого супа, и глаза закрывались сами собой.

— Спи, Джейми, — сказал он, слегка сжав мне плечо. — Тебе нужно много спать, чтобы одолеть этот вирус.

Я откинулся на подушку. Она была намного мягче, чем в номере «Фэйрграундс Инн».

— Почему вы называете себя Дэном?

— Потому что меня так зовут. Чарльз Дэниел Джейкобс. А теперь спи.

Я и собирался спать, но сперва хотел задать еще один вопрос. Взрослые люди меняются, конечно, но если их не изуродовала какая-нибудь болезнь или несчастный случай, обычно их можно узнать. Дети — другое дело.

— Вы меня узнали. Я это сразу понял. Как?

— Потому что твоя мать смотрит на меня с твоего лица, Джейми. Надеюсь, у Лоры все хорошо.

— Она умерла. И Клер тоже.

Не знаю, как он воспринял эту весть. Я закрыл глаза и через десять секунд уже спал.

Когда я проснулся, жар ушел, но во всем своем великолепии вернулась дрожь. Джейкобс приложил к моему лбу термометр-полоску, подержал около минуты, затем кивнул.

— Жить будешь, — сказал он и выдал мне еще две понюшки из коричневого пузырька.

— Сможешь подняться и осилить болтунью?

— Сначала в ванную.

Он указал, куда идти, и я, держась за стены, проковылял в маленькую кабинку. Мне нужно было только отлить, но стоять я не мог, так что пришлось сесть и сделать все по-девчачьи. Когда я выбрался наружу, Джейкобс жарил яичницу и насвистывал. В желудке заурчало. Я попытался вспомнить, когда я ел что-то существеннее супа из банки. Единственное, что пришло на ум — бутерброды за кулисами пару дней назад. Если после этого что и было, память этого не сохранила.

— Ешь не спеша, — сказал он и поставил тарелку на стол. — Ты же не хочешь, чтобы тебя вывернуло наизнанку, верно?

Я не стал торопиться и умял все дочиста. Все это время он сидел напротив и цедил кофе. Когда я попросил дать его и мне, он налил полчашки, добавив туда еще столько же молока.

— Трюк с фотографией, — сказал я. — Как вы это делаете?

— Трюк? Обижаешь. Фоновое изображение покрыто фосфоресцирующей краской. Фотоаппарат работает еще и как электрический генератор…

— До этого я и сам допер.

— Его вспышка очень мощная и… необычная. Она проецирует изображение субъекта на ту девушку в вечернем платье. Долго оно не держится, слишком большая площадь. Впрочем, изображение на снимках, что я продаю, гораздо устойчивей.

— И что, она действительно сможет показать фотографию внукам?

— Ну, — ответил он, — нет.

— И насколько ее хватит?

— На пару лет или около того.

— А вас к тому времени уже и след простыл.

— И то правда. Но важнее всего те картины, которые хранятся здесь. — Он постучал себя по виску. — Для всех нас. Согласен?

— Но… преподобный Джейкобс…

На короткое мгновение я увидел перед собой человека, который когда-то давно, когда Джонсон еще был президентом, прочел Ужасную проповедь.

— Пожалуйста, не зови меня так. Просто старина Дэн. Вот кто я теперь. Дэн, Молниеносный Портретист. Или Чарли, если тебе так больше нравится.

— Но она же обернулась. Девушка на фоновом изображении сделала полный оборот.

— Обычный фокус с движущейся проекцией. — Говоря это, он отвел взгляд. Потом снова посмотрел на меня. – Ты хочешь поправиться, Джейми?

— Я и так поправился. Должно быть, обычная простуда.

— Это не простуда, а грипп, и если ты решишь слинять отсюда на автовокзал, он вернется с новой силой к полудню. Останься, и тебе действительно станет лучше. Где-нибудь через пару дней. Но я имел в виду не грипп.

— Со мной все в порядке, — сказал я, но теперь пришла моя очередь опускать глаза. Впрочем, стоило мне заметить коричневый пузырек в руках Джейкобса, как я снова поднял взгляд. Он держал его за мерную ложку и раскачивал на маленькой серебряной цепочке, точно гипнотизер. Я протянул руку за пузырьком, и Джейкобс его отдернул.

— Давно торчишь?

— На героине? Около трех лет. — На самом деле шесть. — Попал в аварию на мотоцикле. Разворотил к черту ногу и бедро. Сначала мне давали морфий…

— Само собой.

— …а потом перевели на кодеин. Только он ни черта не помогал, так что я начал мешать с таблетками сироп от кашля. Терпингидрат, слышали о таком?

— Шутишь? У нас, ярмарочников, его называют солдатским джином.

— Нога зажила, но не до конца. И один парень — я тогда играл в «Андерсонвилльских рокерах», или они уже назывались «Гигантами Джорджии» — дал мне попробовать прометазин. Если говорить о борьбе с болью, это был настоящий прорыв. Слушайте, вам правда интересно?

— Даже не сомневайся.

Я пожал плечами, словно это не имело никакого значения, но мне хотелось выговориться. До того дня в фургоне Джейкобса такой возможности у меня не было. Никогда. В группах, с которыми я играл, все просто пожимали плечами и не обращали на это внимания — лишь бы ты выходил на сцену и помнил аккорды «В полночный час», а это не квантовая механика, уж поверьте.

— Другой сироп от кашля. Мощнее терпингидрата, но только если знаешь, что делать. Нужно обвязать горлышко бутылки веревкой и крутить что есть мочи. Центробежная сила разделит сироп на три части. То, что нужно — гидрокодон — окажется в середине. Берешь соломинку и выпиваешь.

— Восхитительно.

«Не очень», — подумал я.

— Позже, когда это перестало помогать, я снова перешел на морфий. Потом обнаружил, что героин вставляет не хуже, а стоит вдвое дешевле. — Я улыбнулся. — Издержки рынка, знаете ли. Когда все перешли на крэк, герыч ушел в пике.

— По-моему, с твоей ногой все нормально, — мягко сказал он. — Там жуткий шрам, и, очевидно, недостает мышечной ткани, но не слишком много. Тобой занимался хороший врач.

— Ну да, ходить могу. Но попробуйте постоять на ноге, в которой туча штифтов, болтов и заклепок, по три часа каждый вечер — под светом прожекторов и с девятифунтовой гитарой наперевес. Можете поучать меня сколько влезет — в конце концов, вы позаботились обо мне, когда я вырубился, и, наверно, я должен быть вам за это благодарен, — только не говорите мне о боли. Этого не поймешь, пока не испытаешь на своей шкуре.

Он кивнул.

— Как человек, кому довелось понести… утрату… могу с этим согласиться. Но есть кое-что, о чем ты, готов спорить, и сам в глубине души знаешь. Эта боль у тебя в мозгах, а уж они перекладывают ответственность на ногу. Мозги в этом смысле очень изобретательны.