Стивен Кинг - Возрождение
Когда я добрался до ярмарки, от заката на западе осталась лишь жалкая оранжевая линия. Я, конечно, хотел приберечь деньги на покупку дури, но пришлось разориться на такси, потому что чувствовал я себя отвратно. И дело не только в обычных для наркомана трясучке и ломоте. У меня снова разболелось горло. В ушах стоял резкий гул, и я весь горел. Я убеждал себя, что последнее – это нормально, потому что вечер выдался неимоверно жарким. Что же до остального, то после шести-семи часов сна все как рукой снимет. Высплюсь в автобусе. Мне хотелось привести себя в порядок перед очередным призывом в Армию Рок-н-ролла.
Главный вход на ярмарку я обошел стороной, ведь только идиот будет искать героин на выставке ремесел или демонстрации скота. Дальше был парк развлечений Белла. Сейчас этого парка уже нет, но в сентябре 1992-го он работал в полную силу. Вагончики обеих американских горок – деревянного «Зинго» и более современной «Дикой кошки» — сновали туда-сюда не переставая, и на каждом повороте и крутом спуске округу оглашали веселые крики пассажиров. У водных горок, «Гималаев» и дома ужасов «Фантасмагория» стояли длинные очереди.
Я пошел по центральной аллее парка, мимо киосков с едой, из которых пахло жареным тестом и сосисками. Сегодня от этих обычно заманчивых запахов меня затошнило. У шалмана «Бросай и выигрывай!» я заметил подходящего вида парня, и я уж было хотел к нему обратиться, но, подойдя ближе, понял, что это нарик, а не дилер: слишком крикливой была его футболка с надписью «Кокаин! Завтрак чемпионов!». Я пошел дальше, мимо тира, деревянного шалмана «Сбей бутылки», «Скиболла» и «Колеса Фортуны». Чувствовал я себя все хуже и хуже: жар усиливался, как и гул в ушах. Горло болело так, что при каждом глотке я вздрагивал.
Впереди показалось поле для мини-гольфа. Там тусовалась веселая молодежь, и, кажется, я добрался до места назначения: где бы ни собиралась толпа подростков для вечерних забав, поблизости непременно будет ошиваться дилер, который поможет им выжать максимум из этих самых забав. И я уже заметил парочку подходящих типов. Ибо сказано, что по хитрым глазкам и немытым волосам узнаешь их.
За мини-гольфом аллея заканчивалась развилкой: один поворот вел на ярмарку, другой – на гоночный трек. Ни на ярмарку, ни на трек меня не тянуло, но справа до меня доносился электрический треск, за которым следовали аплодисменты, смех и восторженные возгласы. Теперь, когда я почти дошел до развилки, я увидел, что треск сопровождался ярко-синими вспышками, которые напомнили мне о молниях. О молниях на Скайтопе, если быть точным, о которых я не вспоминал многие годы. У балагана собралась большая толпа, и я решил, что дельцы, отиравшиеся около мини-гольфа, могут и подождать пару минут: до закрытия такие ребята никогда не уходят, а мне хотелось посмотреть, кто там мечет молнии в этот жаркий и ясный оклахомский вечер.
— А сейчас, когда вы увидели мощь моего Творца Молний – единственного в мире, уверяю вас, — вещал усиленный микрофоном голос, — я продемонстрирую вам чудесный портрет, приобрести который вам поможет портрет Александра Гамильтона в вашем кошельке или бумажнике. Продемонстрирую один раз, прежде чем открою свое Электроателье, где предоставлю вам шанс сделать лучшую фотографию в вашей жизни! Но сначала мне понадобится доброволец, чтобы вы увидели воочию, на что вы так удачно потратите свои десять долларов! Есть добровольцы? Кто-нибудь? Вы ничем не рискуете, уверяю вас! Ну же, друзья! Я слышал, торопыги-оклахомцы славятся своей храбростью!
Перед помостом собралась приличная толпа – человек пятьдесят-шестьдесят. На нем был брезентовый задник шести футов в ширину и минимум двадцати в высоту. На заднике, словно на большом экране, была фотография с изображением красивой молодой женщины в танцевальном зале. Ее черные волосы были собраны в замысловатую прическу, на которую явно понадобилось несколько часов. На женщине было вечернее платье с открытым верхом и низким вырезом, приоткрывавшим соблазнительную грудь. В ушах у дамы были бриллиантовые сережки, а губы накрашены кроваво-красной помадой.
Напротив фотографии великанши в танцевальном зале стоял старомодный фотоаппарат: в стиле девятнадцатого века, на треноге и со шторкой, которую фотограф накидывал себе на голову. С такого расстояния он мог рассчитывать на снимок великанши от коленок и ниже. Тут же на подставке стоял поднос с магниевым порошком. Балаганщик в черном костюме и цилиндре небрежно положил руку на камеру. Я сразу его узнал.
Все это я помню четко, но охотно признаю, что моим воспоминаниям о том, что произошло дальше, доверять не стоит. Ведь я был наркоманом со стажем и уже два года как перешел на иглу (сначала кололся под кожу, но чем дальше, тем чаще метил в вену). Я плохо питался и весил намного меньше нормы. К тому же я температурил. У меня начался грипп, и развивался он быстро. Утром казалось, что это обычный героиновый насморк, максимум простуда, но к тому времени, как я увидел Чарльза Джейкобса с его старомодной фотокамерой на фоне задника с девушкой-великаншей и надписью «Молниеносные портреты», я чувствовал себя словно во сне. Меня не удивило явление моего бывшего священника, чьи волосы на висках уже тронула седина, а рот обрамляли (неглубокие еще) морщины. Да я бы не удивился при виде покойных матери и сестры, если бы те присоединились к нему на помосте в костюмах дамочек из «Плейбоя».
В ответ на призыв Джейкобса несколько мужчин подняли руки, но тот со смехом указал на огромную красавицу у себя за спиной.
— Ребята, я уверен, что вы смелее дьявола в субботнюю ночь, но вряд ли это платье будет вам к лицу.
Публика добродушно засмеялась.
— Мне нужна девица, — сказал человек, который показал мне Мирное озеро, когда я был всего лишь карапузом в коротеньких штанишках. – Красивая девица! Красавица-оклахомочка! Как вам, ребятки? Согласны?
Народ захлопал в ладоши, показывая, что все согласны, да еще как. И Джейкобс, который уже заранее приметил свою жертву, указал беспроводным микрофоном на кого-то в первом ряду.
— Как насчет вас, мисс? Вы у нас девица — загляденье!
Я стоял в заднем ряду, но толпа, казалось, расступалась передо мной, словно бы я обладал какой-то магией отторжения. Наверное, я просто проталкивался вперед, но я такого не помню, и если кто-то толкал меня в ответ, то этого я тоже не помню. Казалось, я просто плыл сквозь толпу. Краски вокруг стали ярче, а звуки карусельной каллиопы и крики пассажиров «Зинго» — громче. Гул у меня в ушах усилился до мелодичного звона: кажется, G7. Я плыл сквозь ароматное облако из духов, лосьона и дешевого лака для волос.
Красавица-оклахомочка запротестовала, но ее друзья и слышать ни о чем не хотели. Они подтолкнули ее вперед, и она поднялась по ступенькам с левой стороны помоста, сверкая загорелыми ногами под бахромчатым подолом короткой джинсовой юбки. На девушке, длинноволосой блондинке, была зеленая блузка с глухим воротом, но игриво приоткрывавшая живот. Несколько мужчин присвистнули.
— У каждой красивой девушки есть свой положительный заряд! – сообщил Джейкобс толпе, сдернув с головы цилиндр. Я увидел, как Джейкобс его стиснул. На миг я ощутил себя так, как не чувствовал с того самого дня на Скайтопе: руки покрылись гусиной кожей, волосы на затылке встали дыбом, воздух в легких, казалось, загустел. А потом поднос рядом с камерой вспыхнул так, как никакому магниевому порошку и не снилось, и брезентовый задник ослепительно засиял синим. Лицо девушки в вечернем платье утонуло в этом сиянии. Когда блеск померк, я увидел (или мне показалось), что ее сменила деревенская бабища пятидесяти с чем-то лет, которая часов девять назад вытурила меня из гостиницы. Но вскоре вернулась девушка в бальном платье.
Толпа приняла трюк на ура, да и я тоже… но меня он не слишком удивил: очередной фокус-покус преподобного Джейкобса, вот и все. Не удивило меня и то, что когда Джейкобс приобнял девушку и развернул ее к нам, мне показалось, что это шестнадцатилетняя Астрид Содерберг со своей вечной боязнью залететь. Астрид, которая иногда выдыхала мне в рот дым своих «Вирджиния Слимз», вызывая у меня дикий стояк.
Но передо мной уже снова стояла красавица-оклахомочка, только что с фермы и в поисках веселья.
Помощник Джейкобса, прыщавый пацан с паршивой прической, вынес на помост деревянный стул. Поставив его перед камерой, мальчишка принялся нарочито стряхивать пыль со старомодного сюртука босса.
— Присаживайтесь, милочка, — сказал Джейкобс, подводя девушку к стулу. – Скоро вы затрепещете от восторга.
Он пошевелил бровями, а его юный помощник изобразил электрическую дрожь. Зрители засмеялись. Глаза Джейкобса остановились на мне (я теперь стоял в первом ряду), двинулись дальше, потом вернулись. Помедлив секунду, он снова отвел взгляд.
