Евгений Лучковский - Опасная обочина
Ты, слегка взволнованный и смущенный отсталостью своих представлений, уже готовый и к другим неожиданностям, спускаешься с трапа и проходишь насквозь через небольшое, но основательное здание аэровокзала. За ним на «площади» в белесой полутемноте северного утра тебя встречает неумолкающий гул моторов самых разнообразных машин. Тут и КрАЗы и МАЗы, и «Магирусы», и «Уралы», и «уазики» начальства с непременными антеннами всегда включенных на прием раций. Все это скопище техники стоит вперемешку: машины — не люди, субординации нет. Но моторы работают… Холодно!
— Не так уж и холодно… — сказал пилотам Баранчук, спустившись по трапу и не попадая зубом на зуб. — А говорили, Север, Север…
— Ничего, еще почувствуешь, — заверили они его.
А первый добавил:
— Разомнись, попрыгай да беги в вокзал, а то вон какой синий.
— Эт-то от т-туш, — пробормотал Эдик, прыгая и разминаясь, — они ж-же… м-мороженые.
— Мы же говорили, — сказал второй. — Все претензии — к небесной канцелярии.
— Н-ничего. Спасибо. Г-главное, я на месте.
Эдуард хотел было вернуть ватник, но они его остановили укоряющим жестом.
— Бери, бери — не соболя.
Он сердечно попрощался с экипажем и бегом ринулся к зданию аэропорта. Там было почти пустынно, но зато хорошо натоплено. И работал буфет. Эдуард съел кусок холодной курицы, запил ее двумя стаканами обжигающего кофе с молоком и почувствовал себя готовым к новым свершениям.
Баранчук вышел из аэровокзала, бросил пустой зеленый рюкзак на утоптанный хрусткий снег и принялся ждать попутной машины: от аэропорта до поселка было довольно далеко.
Поначалу он холода не чувствовал, но первое впечатление оказалось обманчивым. Через пару минут задубели щеки, а модные ботинки «на рыбьем меху» вскорости стали тверже самой твердой кирзы.
Неподалеку стояли два молодых, окутанных паром дыхания бывалых бородача в унтах и полушубках. Стояли, видимо, не ощущая мороза, да еще и курили. Баранчук подошел к ним в надежде что-нибудь выяснить.
— Парни, как добраться до треста? — спросил он у них.
Ребята переглянулись, а один из них, видимо тот, что постарше, сказал:
— Вань, спроси у него — до какого треста?
— Тебе до какого треста? — спросил Ваня.
— Мне?
— Тебе.
— А что их здесь… два?
— Ну два не два, а десяток точно наберется…
Эдуард задумался, поеживаясь и стуча ботинком о ботинок, попеременно меняя ногу.
«Эх, надо было у этого с путевкой спросить, какой трест», — огорчился Эдик.
Бородачи молча изучали своего эклектически одетого ровесника.
— На работу, что ли, устраиваешься? — спросил один из них, не выпуская папиросы, примерзшей к губе.
— Устраиваюсь, — подтвердил Эдуард.
— А профессия есть у тебя?
— Шофер.
— Вань, как ты думаешь, где шофера нужны?
— Везде, — отвечал покладистый Ваня.
— А где лучше платят?
— Известно где, на трассе.
Бородач, тот, что был чуть-чуть старше, оценивающе примерился взглядом к Эдику.
— Парень ты вроде крепкий… Какой класс?
— Первый.
— Вань, у него первый. Как ты думаешь, куда ему с первым-то податься?
— В АТТ, куда же еще, — сказал Ваня. — Там его на трассу живо определят.
— А что такое это «атэтэ»? — спросил Баранчук.
— Автотранспортный трест.
— Как же до него добраться?
— Проще простого, — сказали они ему, — Походи по машинам, увидишь на дверце «АТТ» — садись да и поезжай.
Но искать ему не пришлось. Из предрассветной мглы, сияя огнями ослепительных фар и широченных окон, выплыл ярко-бордовый «Икарус» с белеющей по борту надписью «Для авиапассажиров». Во лбу трафарет «Аэропорт — Октябрьский», почти как в Москве.
«Цивилизация», — подумал Баранчук, подхватив рюкзак и устремляясь за небольшой группой по-зимнему хмуро спешащих людей.
Этот АТТ он нашел не сразу. Да и немудрено: в лабиринте вагончиков, жилых «бочек», строений барачного типа автотранспортный трест мало чем отличался от подобных трестов и управлений: одноэтажка в почти сплошь одноэтажном поселке.
К удивлению Баранчука, вопросами приема на работу занимался сам управляющий. Кадровик и разговаривать не стал, сразу послал его к начальству. Позже Баранчук понял, в чем дело. Трест был недавно создан, и поэтому одновременно с приемом на работу происходило формирование рабочих подразделений, комплектовались производственные звенья, происходила расстановка сил.
Управляющий молча листал трудовую книжку Эдика, время от времени исподлобья поглядывая на прибывшего с Большой земли.
— Баранчук Эдуард Никитович… — наконец как про себя произнес он. — Пятьдесят шестого года рождения… шофер первого класса… Так?
— Так, — подтвердил Эдуард, ожидая самого худшего — вопроса о статье.
— Статья… — задумчиво продолжал управляющий, человек лет тридцати пяти, не больше. — Пункт «недоверие»… Значит, выгнали. А почему не доверяли?
— В такси мало кому доверяют… — отважился Баранчук на правду.
— Из-за чего выгнали?
Эдик на секунду задумался, а потом с горечью махнул рукой.
— Пломбу с таксометра сорвал — хотел обмануть государство, но не вышло. Ну да если на работу возьмете, я здесь что-нибудь украду.
Управляющий с интересом посмотрел на такого откровенного посетителя. Углами губ едва приметно улыбнулся, но тут же погасил улыбку. Вид у него был невыспавшийся, издерганный и усталый.
— Такси… — задумчиво произнес он, — легковушки… Тяжелые машины водить не приходилось, конечно?
Теперь усмехнулся Баранчук:
— Отчего же… Бронетранспортеры.
— Ого! В армии, надо полагать?
— В армии…
Управляющий нажал один из клавишей селектора — новейшего, модернового.
«Ничего себе, — подумал Эдуард, — барак бараком, а техника — будь здоров».
— Николай Петрович, — сказал в микрофон управляющий, — сейчас к вам зайдет Баранчук. Водитель… Оформляйте.
— Куда? — спросил репродуктор.
— Куда хотите, по своему усмотрению. Водители везде нужны. Хотя нет, — постойте… Пошлите его в сто тридцать первую, к Стародубцеву — у него большой недокомплект.
Управляющий отпустил клавишу, повернулся к Баранчуку:
— Будете работать в одной из лучших мехколонн. Там начальником Виктор Васильевич Стародубцев. В прошлом военный и бывших военных любит. Сам просил по возможности посылать ему ребят из армии. Ко мне вопросы есть?
— Нет.
Управляющий помедлил, потер висок.
— Тогда у меня вопрос… Работать намерен?
— Намерен.
— Сезон? Два? Работа тяжелая…
— Там видно будет…
— Прямоту ценю. Выпиваешь?
— Раньше за собой не замечал.
— У нас на трассе сухой закон. Разумеется, исключая праздники. Будешь стараться — заработаешь много.
— Меня деньги не волнуют.
— Всех волнуют, — отрезал управляющий. — Бесплатно никто не работает. А здесь Север, условия тяжелые, все начинаем с ноля, потому-то и заработки побольше, чем на Большой земле. Раза в два-три… Конечно, не за красивые глаза. Пахать надо. У меня все.
Пока в отделе кадров Баранчук писал заявление, кадровик тоже успел выступить в роли то ли Макаренко, то ли Сухомлинского. На статью, сказал он, что увековечена в трудовой книжке, смотреть не будем — прояви себя сам и тогда — почет и уважение. С Севера народ возвращается орденоносцами. Жить надо заботами коллектива, а коллектив только-только складывается. Трест — новый, вновь организованный в условиях Крайнего Севера. До этого было всего лишь ATК — автотранспортная колонна. Родился этот трест прямо с пылу с жару, прямо здесь, в Октябрьском. Народ прибывает в основном молодой, вероятно хороший, но, увы, больше незнакомый. Это вам не другие известные управления и тресты, которые существуют давно, и люди там, считай, друг другу братья. Там и рекорды, там и достижения, там и победители. В одном — известная на весь Союз бригада такого-то, в другом — известная на весь Север бригада такого-то. Их деды, мол, чуть ли не Николаевскую дорогу строили.
Так что, Эдуард-свет-Никитович, тебе все пути открыты, с твоим-то первым классом. Тут и о бригадирстве подумать можно, тем более — бывший воин. А бригады хорошие нужны. Крепкие. Боеспособные. Как говорится, линейные высокого темпа. Вот такие пироги!
И еще сказал ему кадровик, почти повторив слова управляющего, дескать, все условия, начиная от производственных и бытовых и кончая метеорологическими, — тяжелые. Заработки тоже тяжелые, но хорошие. Впрочем, по труду. Она хоть здесь и малая земля, но работа большая, видная всей стране, настоящая мужская работа.
После всех этих наставлений Эдуарду Никитовичу пожали руку, сказали: «Ни пуха ни пера, товарищ Баранчук». И проводили. Взглядом. До двери.
И вот стоит он, товарищ Баранчук, на вертолетной площадке автотреста и уже испытывает некоторые неудобства от сорокаградусного мороза. Укрывается товарищ Баранчук локтем от садящейся «вертушки», которая, как всегда при посадке, соорудила маленькую пургу. И полетит он не куда-нибудь, а в трассовый поселок, не имеющий официального названия, не обозначенный ни в одном географическом атласе, но обладающий одной-единственной улицей.
