Во тьме безмолвной под холмом - Дэниел Чёрч
Поросенок заткнулся. Лес тоже погрузился в тишину, будто весь мир умер.
Лиз подошла к дальней насыпи и краю ямы, подняла трость и постучала по плите. Комья снега осыпались, обнажив ее целиком: и плиту, и то, что на ней было.
У Лиз свело живот; страшно захотелось бежать обратно на ферму и запереться на все замки, но это никак бы не помогло. Камень был испещрен угольными знаками, нанесенными куском обугленного дерева. Там был треугольный символ, похожий на зазубренную заглавную букву D, а под ним – три короткие вертикальные линии. Вернее, две линии и одна клякса, потому что третья линия была стерта.
Поросенок снова завизжал, окропив штанину Лиз горячей мочой. Чертыхнувшись, она тряхнула его, вогнав трость в землю. Поросенок взвизгнул громче и опять затих. Лиз остановилась и посмотрела на воронку, пытаясь убедить себя, что не слышит никаких звуков из глубины.
Быстрее закончишь – быстрее домой пойдешь.
Она взяла поросенка одной рукой за передние ножки, другой за задние, подняла над головой и стала декламировать слова, пока он визжал, брыкался и дристал, поливая дерьмом ее руку в перчатке. Ничего страшного. Не с таким справлялась. Она еще раз прочла слова, потом повторила их в третий раз – и бросила поросенка в дыру.
Он опять завизжал, почти человечьим голосом. Раздался глухой удар о дно шахты, что-то с дробным перестуком осыпалось. И тишина. Ничего. Видать, разбился насмерть. Пропало зря доброе мясо. Но ведь взялись откуда-то эти знаки…
Во всяком случае, дело сделано. Лучше уйти прямо сейчас. Но она слышала движение в шахте. Поросенок, бедолага, пережил падение и теперь корчился от боли и ужаса. Однако такой малявке не под силу поднять эдакий тарарам. Поросенок снова разразился визгом, и его крики становились все громче и громче, все мучительнее и мучительнее, доходя до крещендо, ввинчиваясь Лиз в уши подобно сверлу; затем они оборвались, и остались только звуки раздираемой плоти и ломающихся костей.
Лиз не глядя нашарила трость и выдернула из земли. Попятилась, набирая на ходу скорость и не смея обернуться, пока не уперлась во что-то спиной.
Она испуганно вскрикнула, потом поняла, что это всего лишь первая насыпь, и боком пробралась в щель. В последний раз оглянувшись на плиту над дырой и три черные угольные линии, она бросилась бежать, как уже годами не бегала, глотая обжигающий воздух, пока во рту не появился кровяной привкус. Пришлось притормозить, чтоб не заработать сердечный приступ. Но на это она решилась далеко не сразу – из-за звуков, долетавших из дыры, которые так отчетливо разносились в зимнем воздухе.
10
Внутри «Лендровера» царило приятное тепло, но Элли захотелось остаться в салоне не из-за холода, а из-за того, как выглядело Воскресенское подворье. А лучше – развернуться и поехать домой, в кроватку. Сегодня ей предстояла поздняя смена, почему она и позволила себе ночную пьянку с Милли и Ноэлем, рассчитывая хорошенько потом отлежаться. Но дорога в Мэтлок все еще отрезана, и, пока ее не расчистят, кроме них с Томом в деревне не на кого рассчитывать. Такова ее работа, и Элли на нее подписалась. Так что она надела шапку, открыла дверь и вышла наружу, дрожа от холода.
Воскресенское подворье уже много лет лишь называлось фермой. Дом был чистый и побеленный, с мощеной дорожкой, садом камней и цветником: Салли Бек нравилось, когда ее жилище выглядит красиво. Летом розы на шпалерах превращали белые стены фасада в буйство красок. Всякий раз, проезжая мимо, Элли сбрасывала скорость, чтобы полюбоваться.
В это время года было трудно представить, что когда-нибудь снова наступит тепло, но сегодня – особенно. Только одна шпалера уцелела, остальные валялись на дорожке перед домом. Деревянный каркас был не просто сорван, а разодран на части, вместе с измочаленными побегами роз.
Буря разгулялась вчера не на шутку, но шпалеры и не такое выдерживали. Грант Бек, по профессии строитель и столяр, установил их самолично, а он свое дело знал. Ладно шпалеры, но с розами-то справиться куда труднее. Тут силища нужна немереная. Ветер такого не сделает, разве только торнадо, а вчера ничего подобного не наблюдалось, несмотря на пресловутые изменения климата. Нужны особые усилия, гнев или искренняя ненависть, чтобы такое проделать, особенно с чем-то столь безобидным, как шпалера для роз. А кроме того, ветер мог разбить окно-другое, если б метель вдруг перешла в град, но не все же до единого! Не говоря уже о входной двери.
Беки заменили свою старую дубовую входную дверь на совершенно новую, из ПВХ. «Традиции, – говорил Грант Элли, – это, конечно, прекрасно, но мерзнуть никому не охота, а счета за отопление снижаться вроде не намерены». Пять врезных замков с рычагами делали ее почти монолитной, но вот пожалуйста: рама пуста, а дверь, сорванная с петель, лежит в полутемном коридоре.
Элли выдавила из блистера две таблетки парацетамола и проглотила не запивая.
– Видишь, об чем я? – Берт Эннейбл вылез из кабины трактора. Это был седобородый здоровяк шестидесяти с лишним, в вощеной куртке и резиновых сапогах со шнурками; его лысину скрывала вязаная шапка. Он держал небольшое хозяйство в дальнем конце Барсолла (его семья жила там веками и якобы была среди немногих, кто пережил «плохую зиму», почти уничтожившую деревню) и использовал свой трактор для расчистки небольших местных дорог после сильного снегопада. Так он и оказался на Копьевой насыпи в восемь утра. Увидев дом в таком состоянии, он немедленно вызвал Элли.
Элли кивнула.
– Грант? – крикнула она. – Сэлли? (Как там дочку-то зовут?) Кейт?
Ответа не было. Даже ветер безмолвствовал; тишину утра не нарушали голоса птиц. Будь в доме какое-нибудь движение или шум, его нельзя было бы не услышать.
– Видишь, с дверью чего?
– Да, Берт, я не слепая. – Если и был у Берта Эннейбла какой-то недостаток, так это склонность озвучивать очевидное.
– А эту фигулину над ней?
– Да, Берт. – Угольный символ резко выделялся на фоне побелки: длинная черная вертикальная линия с более короткой диагональной, направленной сверху вниз и влево. Не такой, как возле тела Тони Харпера, но выполненный в той же манере и столь же загадочный.
– Выходит, не зверюга, – заключил Берт.
– Ну ясное дело, – буркнула Элли и тут же вспомнила, что каждую зиму, словно по расписанию,
