Анна Белкина - G.O.G.R.
— Ваф! Ваф! — весело завизжал Федя, решив, что хозяин с ним играет.
Федя подскочил к Николаю, встал «на задние лапки», поджав руки к подбородку, высунул язык и задышал ртом по-собачьи, желая, чтобы Коля бросил ему мячик, или палочку.
— Да иди отсюда! — отказался Коля, отпихнув «собачку» ногой. — Амёба слюнявая!
Реакция Феди была неожиданна: из игривого щеночка он вмиг превратился в разъяренного ротвейлера и накинулся на Николая со львиным басовитым рыком, оскалив зубы. Коля струсил, ринулся в прихожую и выскочил в подъезд, захлопнув дверь у самого носа «свирепого чудища». «Собака Баскервилей» оглашала подъезд ужасающим лаем и бросалась на непрочную дверь, сотрясая её, стремясь выбить своим мощнейшим торсом. Коля привалился к двери спиной, чтобы хоть как-то спасти себя от клыков «ликантропа». Вырвись он — и Коля загрызен! Из квартиры напротив выпросталась немолодая и нестройная соседка. Заметив вжавшегося в трясущуюся дверь Колю, она сдвинула на нос толстенные очки и проронила:
— Сынок… ты чего это у квартиры Владлена Евстратьевича делаешь?
Коля обмер: забыв о мудрой осторожности, он вылез из квартиры на свет без маскировки!
— А-а, у-у, э-э… — пролепетал Коля, не найдя, что же ему ответить. — Владлен Евстратьевич собачку завёл… Вот, кормлю…
— А, Федя! — подслеповатая соседка обманула сама себя и Коля облегчённо вздохнул, удерживая на своих слабеющих плечах расшатывающуюся дверь.
Соседка спустилась вниз по лестнице, оставив Колю наедине с порождённым им самим чудищем. Монстр сотрясал дверь минут пять, а потом — пару раз довольно тявкнул и отполз вглубь квартиры. Поняв, что хищник бросил добычу, Николай осторожно приоткрыл дверь и засунул в квартиру один только нос.
— Наташенька! Наташенька! — раздавалось из кухни.
Коля осознал, что «озверение» прошло, и Федя опять «камлает». Федор валялся на полу кухни и ныл про свою потерянную Наташеньку. Да уж, хорошо над ним поработал Генрих Артерран — если сам Коля только безобидно блеет, то этот субъект — настоящий оборотень!
— Да ну тебя в баню! — фыркнул Николай и ушёл смотреть телевизор…
… Когда Эммочка очнулась во второй раз — она увидела вокруг себя непроглядную темноту. Она поняла, что находится в помещение — воздух был неподвижен и сух. Эммочка лежала на чём-то мягком — кажется, это было тряпьё. «Уложили на подстилку, будто я водосвинка какая-нибудь!» — со злостью подумала Эммочка, и тут же глаза её различили у самого пола недлинную и узенькую полоску света, словно бы свет проникал из соседней комнаты в щёлку под дверью. «Интересно!» Стараясь не шуметь — пускай думают, что она без сознания — Эммочка подползла к этой щёлке и попыталась заглянуть в неё. Не вышло: щёлка оказалась слишком узка. Тогда Эммочка затихла и превратилась в слух: авось что услышит? Там, куда вела эта щёлка, вначале было тихо, а потом — раздались чьи-то шаги и голоса.
— Бу-бу-бу!
— Гу-гу-гу! — они были далеко, говорили полушёпотом, поэтому до Эммочки долетало лишь невнятное бормотание.
«Чёрт!» — ругнулась про себя Эммочка, досадуя на то, что ничего не слышит — ведь один из этих голосов на сто процентов принадлежит пройдохе Гейнцу! Эммочка придвинула ухо к щёлке настолько близко, насколько смогла, но всё равно слова не понимала.
— Бу-бу-бу!
— Гу-гу-гу! — и хоть ты тресни!
Но потом, они кажется, подошли поближе, что ли, и до Эммочки стали долетать отрывки неких фраз. Кажется, они там о чём-то спорят… Надо бы подслушать и запомнить как можно больше.
— Ты обещал, что откроешь… — недовольно ворчал один голос, не Гейнца, а чей-то ещё.
— Я подумал и решил, что тебе это ни к чему! — парировал Гейнц.
— Мне необходим этот образец! — настаивал голос другого человека.
— Спускаться ниже этого уровня небезопасно, — предупредил Гейнц, а потом сказал что-то ещё, но уже шёпотом, и Эммочка услышала только «Шшшш!».
Но всё же, из этой короткой беседы Эммочка кое-что поняла. «Спускаться ниже этого уровня…» — так сказал пройдоха Гейнц. А значит — она на «Наташеньке»! Раз Гейнц затащил её сюда… Уж не наведёт ли он на неё «звериную порчу»? Нет, этого допустить нельзя — Эммочка решила, что обязательно должна выбраться из ловушки, иначе ей достанутся «большие кранты»…
Дождавшись пока Гейнц выпроводит своего дружка и «вымоется» сам, Эммочка попыталась легко и ненавязчиво толкнуть дверь — а вдруг её оставили незапертой? Ага, жди! Дверь не поддалась — Гейнц, наверное, на неё навесил семь электронных замков и один амбарный! Позвать на помощь? Тоже отпадает — позовёшь, а тебя никто под землёй не услышит, зато припрётся Гейнц и наведёт «звериную порчу»… Нет, этот вариант тоже не катит… Надо пользоваться мозгами. Есть ли у Эммочки мозги? Эммочка считает, что есть. И вот, она попыталась ими пошевелить. Если дверь заперта на замок, то можно её выбить. А если она толстенная, как люк на подводной лодке? Нет уж, набивать синяки и шишки неохота, нужна хитрость.
— Э-эй! — Эммочка «каркнула во всё воронье горло», намереваясь призвать Гейнца и постараться перехитрить его.
Но на её призыв отозвалось только звонкое эхо пустоты — наверное, Гейнц куда-то умотал — далеко и надолго. А она осталась тут — голодная и холодная, запертая в подземелье, из которого и без замков-то выхода нет… Хорошую же смерть он ей уготовил — вот это Гейнц так Гейнц! Ну, ничего — Эммочка выкарабкается, ещё не такие двери открывала!
Когда Эммочка убегала от деревенских сумасшедших — она не успела одеться и предстала перед всеми — в том числе перед Сидоровым и пройдохой Гейнцем — в одной пижаме. Однако сейчас Эммочка обнаружила на себе некие чужие штаны и какую-то, скорее всего, мужскую рубашку: слишком уж она была большая. Переодели, значит! Но пижаму не забрали: чужую одёжу кто-то натянул ей прямо на пижаму.
Только Эммочка собралась измыслить новую хитрость, как услышала, что в её темнице, только чуть дальше, наверное, у стенки, кто-то заворочался и застонал. Эй, да она тут не одна сидит! Гейнц засунул её в «общую камеру»! Ещё кого-то заморить удумал… Ну, ему это даром не пройдёт — ох и бит будет пройдоха Гейнц!
— Кто здесь? — спросила Эммочка в пустоту темноты, обернувшись в ту сторону, где тихо жалобно ныл второй пленник.
— Ы-ы-ы! — ответил тот.
Эммочка осторожно, чтобы ни за что не зацепиться в темноте отползла от двери и поползла на этот слегка дикий голос. Её глаза уже привыкли к мраку, и она различала у стены контуры человеческого тела. Человек сидел, привалившись к стене спиной, иногда пытался ворочаться и шевелить ногами. Его руки были заведены за спину, и кажется, связаны. Интересно, как тот несчастный сюда попал? Когда Эммочка спросила его об этом — пленник покрутил головой и снова сказал невнятное:
— Ы-ы-ы!
— Эй, вы перевернитесь, а я попробую вас развязать, — предложила Эммочка.
Но её сосед будто бы не слышал, а ныл на своей волне:
— Ы-ы-ы!
«Вот непутёвый чувак! — подумала про себя Эммочка. — Это же надо — угодить в плен к Гейнцу! А Гейнц он такой противный — живым же не выпустит!». Эммочка хотела жить, и поэтому она решила действовать. Не дожидаясь, пока этот «меланхолик» раскачается, Эммочка силой перевернула его на живот и принялась распутывать толстую верёвку, что стягивала его отощавшие руки. Пленник уткнулся носом в холодный бетонный пол и безлико скулил букву «Ы». Наконец-то Эммочка победила упрямую верёвку и отшвырнула её в тёмный угол. Освободившись от верёвки, второй пленник даже не попытался ни встать, ни хотя бы перевернуться. Он даже руки из-за спины не выцарапал — а так и лежал, носом вниз, с заведенными назад руками.
— Да какая муха тебя укусила?! — вспылила Эммочка.
Перевернув бессловесного соседа с живота на спину, она прислонила его к стенке. Сосед был достаточно тяжёл: килограммов под семьдесят живого веса, когда сама Эммочка весила пятьдесят. Эммочка взмокла, а разозлившись окончательно на его тупорылое мычание — залепила звонкую пощёчину. Пощёчина возымела на «зомбированного» узника эффект: он мигом проснулся, шумно вопросил, где он, и уставился на Эммочку в упор, хоть и почти не видел её в темноте.
— Очухался, чувик? — осведомилась Эммочка, отодвигаясь от таращащегося на неё соседа. — Ты во мне дырку просверлишь! — ей не понравилось то, что он так на неё таращится.
— Я не чувик… — прохрипел «чувик». — Я… а-а…
Он замолк, затряс башкой по лошадиному и зажал руками свои уши.
— Ну, кто?! — выплюнула Эммочка, оторвав правую руку «чувика» от его правого уха.
— Я… не знаю, — пролепетал он и забрал свою руку у Эммочки.
Эммочка ждала любого ответа — пускай, он окажется ментом, или наоборот, вором, или каким-нибудь там трактористом из деревни… Кем угодно, но только не «не знаю»… И поэтому Эммочка от внезапно нахлынувшей на неё студенистой беспомощности просто опрокинулась назад и уселась на пол.
