Анна Белкина - G.O.G.R.
— Когда завтрак?
— А вы не наелись? — осведомился Ежонков, наводя на подопытного гайку-маятник.
— Никак нет! — абсолютно серьёзно, как настоящий солдат, отчеканил Сёмкин.
— Вы спите, спите, спите… — повторял Ежонков до тех пор, пока Сёмкин не прекратил озираться и лепетать про завтрак. Какой ему завтрак, когда он умял целиком фуражку и обогатился калориями на весь следующий день?
— Каким образом арестованная выбралась из машины? — вопросил Ежонков, убедившись в том, что Сёмкин готов к откровениям.
Сёмкин дёрнулся, подвигал челюстями, как грызущий суслик, а потом — схватил в кулак болтающийся у своего носа галстук Ежонкова и отправил его в рот.
— Выплюнь! — перепугался Ежонков, отбирая галстук.
Однако «подопытный» Сёмкин вцепился в него мёртвой хваткой, и поэтому Ежонкову ничего больше не оставалось, как отдать галстук на съедение «людоеду». При виде доедающего чужой полосатый галстук капитана Сёмкина захохотали все — даже помрачневший Недобежкин, «попорченный» Девятко и арестованный белобрысый «чертёнок».
— Какой он, однако, прожорливый, — заметил Пётр Иванович, с трудом подавляя несолидное хихиканье.
— Ежонков, а ну закругляй эту комедию! — Недобежкин опять помрачнел и даже стиснул увесистые кулаки. — Давай, превращай этого пожирателя в человека, иначе я тебе в лоб засвечу!
— Ну, что я могу сделать?! — воскликнул Ежонков, всплеснув ручками и топнув ножкой. — Он у меня галстук сожрал, и что я могу сделать?!
— Ты у нас Кашпировский — ты и делай! — буркнул Недобежкин. — Только быстрее, а то я сейчас сам тут закукарекаю, от «полного счастья»!
Ежонков совершал некие пассы над «зачарованным» Сёмкиным, а вот Пётр Иванович в это время измыслил новую догадку: если Маргариту Садальскую забрал «верхнелягушинский чёрт» — а кто ещё наводит «звериную порчу»? — то он обязательно потащил её на «Наташеньку», где стоит его «панцер-хетцер». Надо бы предложить Недобежкину снова слазить туда — только не гнаться за тем, кто подвернётся под руку — он, кажется, отвлекает на себя внимание — а обойти вездеход и проникнуть туда, в самую суть.
Наконец, Ежонкову удалось добиться «очеловечивания грызуна», и Сёмкин сам выплюнул проеденный в лохмотья галстук и глянул вокруг себя осмысленными глазами.
— Где я? — спросил он, с явной долей ужаса взирая на валяющиеся у его ног «объедки» фуражки и галстука.
— В комендатуре, — устало вздохнул Недобежкин. — Скажите, что вы помните?
— Как ваш сотрудник подсадил к нам с товарищем полковником арестованную преступницу, — по-человечески ответил Сёмкин, ничего не жуя. — А потом — всё, наступила темнота. Очнулся здесь. Меня что, ударили по голове?
— Можно и так сказать, — согласился Недобежкин.
— Сёмкин, будешь теперь в обглоданной фуражке ползать! — подал голос Девятко, чья фуражка была не менее обглодана. — Новую не выдам!
— Что? — неподдельно удивился Сёмкин. — Что значит — «обглоданной»? Кто мог обглодать фуражку? — он явно не понимал, о чём сейчас идёт речь и твёрдо знал, что фуражка несъедобна.
— Ты своими бивнями и обглодал! — рыкнул Девятко. — Сидел тут, лопал! Вкусно?
— А? — не понял Сёмкин.
— Всё, отставить! — вмешался засыпающий Недобежкин. — Пойдёмте досыпать, а завтра разберёмся, у кого тут бивни и кто тут что обглодал!
Глава 33. Подбираемся к тайне
А тем временем в Донецке Коля ждал, когда же к нему вломится группа захвата и утащит его в милицию. Но никакая группа к нему не вламывалась, тащить его никуда не собирались, да и Генрих Артерран задерживался с визитом и не приходил за добытой Колей синей папкой. Николай держал её под замком в своей тумбочке, которая изнутри была железной и по-настоящему являлась сейфом. Так Коля оберегал «сокровище Робокопа» от своего назойливого «родственника» Феди, который постоянно подруливал к нему с какими-то глупыми вопросами. Однажды он так достал, что Коля в сердцах засадил ему в лицо кулак. Потом, конечно, жалел, извинялся и прикладывал кусок замороженного мяса к его распухшей щеке. Выяснить личность Феди и его настоящее имя Коля не мог — он не говорил. А когда Коля сказал, что его зовут Николай Светленко, а никакой не Владлен Евстратьевич, этот Федя никак не отреагировал, а спустя время — обратился к Коле: «Владлен Евстратьевич». Видно, застопорил ему мозги проклятый Генрих — ничего не понимает, бедняжка!
Но после того, как Федя получил тяжёлую оплеуху от Коли, он начал временами выпадать из реальности, падать на пол и с очумелым видом звать какую-то Наташеньку.
— Наташенька, Наташенька!.. — хрипел этот тип страшным полушёпотом и извивался так, словно бы его укусила змея.
Его невозможно было ни ущипнуть, ни позвать, ни отлить водой — на внешние раздражители он не реагировал, а успокаивался сам. Посмотрев на Федины «припадки» пару раз, Коля вспомнил бомжа по имени Грибок, который, говорили в изоляторе, так же «камлал». После того, как Федя «закамлал» в третий раз, Николай дождался ночи и, когда из соседней комнаты раздался Федин храп, извлёк из тумбочки-сейфа синюю папку и заглянул в документы, которые она хранила и прятала. Большая часть документов была на незнакомом и нелюбимом Колей немецком языке. Но вот, в самом низу попалась бумажка и по-русски. «Отчёт об экспериментах по безопасности в рамках проекта „Густые облака“. Это просто феноменально! Их ничего не остановит! Они реагируют лишь на свинцовые перегородки метровой толщины — только через них они не могут пробраться!».
«Кто такие эти „они“? — удивился про себя Коля. И что это за проект такой „Густые облака?“». Николай присмотрелся и увидел на русской бумаге дату «01.06. 1957». А на немецких документах — вообще, сорок первый — сорок второй годы!
Утром Николай Светленко вышел из своей квартиры, замаскированный под старичка Владлена Евстратьевича, а в пакете у него лежала синяя папка. Он пошёл не куда-нибудь, а в ближайший гипермаркет, где есть копировальный аппарат и скопировал себе все документы — и немецкие, и русские — что нашлись в его папке. Возвращаясь домой, Коля всегда смотрел: нет ли поблизости Сидорова — боялся, а вдруг Пончик узнает Интермеццо? Коля, конечно, хотел, чтобы его арестовали, но только не Пончик! Это уже перескочило на уровень «Дела чести». Сидоров куда-то уехал — Коля определил данный факт по газетам, которые скопились у него в ящике — почтальон уже силой пихает их туда. Уехал — и ладно, так даже лучше. Зайдя в квартиру, Николай обнаружил Федю «камлающим». Федя, как обычно, лежал на полу, извивался, но к его обычной Наташеньке прибавилась ещё и какая-то Эмма.
— Эй, Федька! — Коля позвал этого странного субъекта, но не рассчитывал на то, что он откликнется.
Федька, действительно, не откликнулся, зато произнёс несколько новых слов: «Гогр», «найти» и «дихьтенволькен». Последнее слово он повторил несколько раз, однако оно было явно не русское, и Коля не понял, что имел в виду этот «Федя»… и ли даже не Федя.
Желая превратить Николая в своего универсального солдата, Генрих Артерран обучил его азам гипноза. Коля мог загипнотизировать кое-кого, например мента Карпеца, который вынес его дело из Областного ОВД. Николай дождался, пока «камлание» Феди закончится, и он станет вменяем. Когда же наконец у Феди закончилась тряска и он, как ни в чём не было, поднялся на ноги, Николай Светленко вспомнил, чему научил его Генрих Артерран, и на время превратился в Вольфа Мессинга. Николай усадил «родственничка» на диван и принялся вводить его в гипнотический сон. Федя никак не хотел засыпать, и постоянно спрашивал у Коли:
— Что вы делаете, Владлен Евстратьевич? — хотя Коля разгуливал перед ним без фальшивой лысины и без накладной бороды.
Николай принёс маятник — снял с ванны затычку вместе с цепочкой. Спустя около часа Федя прекратил задавать свои глупые вопросы и заснул с открытыми глазами.
— Фух, вышло! — выдохнул Коля. — А ну, Федюнчик, давай, вываливай, что такое это твоё «Гогр»?
«Федюнчик» не сказал ни слова. Вместо этого он выкруглил свои и без того кругленькие глазки, дёрнул своим носиком-уточкой, а потом — соскочил с дивана, встал на четвереньки и разразился заливистым лаем, словно небольшой весёлый пёсик.
— Эй, да что с тобой?! — перепугался Николай.
— Ваф! Ваф! — «ответил» ему Федя, а потом — не успел Коля и глазом моргнуть — как этот «щенок» напрыгнул на него, повалил на ковёр и давай вылизывать Колины нос и щёки!
— Слезь, слезь с меня! — Коля начал спихивать с себя семидесятикилограммового «мопса», уворачиваясь от его капающих слюней. — Брысь!.. Кыш!.. Пшёл!!
Насилу Коле удалось освободиться от своего назойливого «питомца» и отползти в дальний угол комнаты.
— Ваф! Ваф! — весело завизжал Федя, решив, что хозяин с ним играет.
