Анна Белкина - G.O.G.R.
— Что? Где? Когда?
— Вот, пускай посидит! — Пётр Иванович впихнул пойманного преступника в «Газель». — Саня, ты присмотри за ними, чтобы этот типок Ежонкова по головке не уговорил.
— Эй, вы что, думаете, что я такой слабый?? — возмутился Ежонков.
— Нет, — покачал головой Пётр Иванович. — Просто этот бандит очень сильный.
— А, ну тогда другое дело, — Ежонков согласился на помощь Сидорова, и сержант забрался в «Газель», потеснив преступника к закрытому окошку.
Только теперь Пётр Иванович отправился смотреть на Маргариту Садальскую. Заглянув в джип Девятки, Серёгин застал страшную картину: сам Девятко и его помощник сидели на сиденьях с ногами и увлечённо грызли свои фуражки. А пойманная Сидоровым Маргарита Садальская просто пропала!
— Что происходит? — это к Серёгину сзади подошёл Недобежкин.
— Грызут, — буркнул Пётр Иванович.
— Что? Опять? — рассвирепел Недобежкин. — Девятко! — он хлопнул полковника по плечу.
Девятко вздрогнул, выплюнул фуражку и пробормотал:
— Да стерегу я, стерегу!
А потом Девятко заметил рядом с собой своего помощника, который продолжал грызть фуражку и даже урчал при этом, как кот.
— Что вы делаете, Сёмкин?? — воскликнул он и начал забирать у капитана его изрядно побитую зубами фуражку.
Но тот не отдавал, а продолжал грызть, и даже прогрыз дыру.
— Девятко, что случилось? — вопросил у полковника Недобежкин, заставив его бросить грызущего капитана.
Девятко вытаращился на Недобежкина, раскрыл рот и отчётливо, без запиночки, произнёс:
— Бе-е-е-е!
— «Звериная порча», — поставил невесёлый диагноз Пётр Иванович.
Глава 32. Разбор полетов
Эммочка очнулась на сиденье автомобиля. Кто-то куда-то её вёз и тряс. Эммочка приподнялась и хотела посмотреть в окно и увидеть, куда это её везут, но там, куда она посмотрела, не было окна. «Поймали!» — перепугалась Эммочка и от страха подскочила с мягкого кресла.
— Спокойно, — железная рука водителя усадила её обратно. — Ты меня благодарить должна за то, что я не позволил местной милиции захлопнуть тебя в обезьянник к обезьянам. Вопросы есть?
Эммочка подняла голову и увидела того, кто сидел за рулём автомобиля.
— Ты! — фыркнула Эммочка, обиженно дёрнув плечами. — Да уж лучше в обезьяннике с обезьянами торчать, нежели в твоей компании!
— Вопросов нет! — растянул улыбку водитель, которого звали Генрих Артерран. — Вот только, где «Спасибо»?
— Выпусти меня! — потребовала Эммочка и начала ломиться в закрытую дверцу.
— Сейчаз-з-з-з! — саркастически протянул Генрих Артерран. — Только, извините, поглажу шнурки.
— Я выцарапаю тебе глаза, Гейнц! — пригрозила Эммочка. — Давай, стопори свой пепелац!
— Ну, да, это чисто по-девчачьи! — хихикнул Генрих Артерран, даже и не думая «стопорить пепелац». — И не называй меня «Гейнц», меня это раздражает!
— Хорошо, Гейнц, — язвительно скривилась Эммочка. — И что тебе не нравится? Ты ведь даже не американец!
— Так, спать! — рассердился Генрих Артерран, и Эммочка обмякла и повисла на спинке сиденья.
Впереди расстилалась необъятная тёмная степь, и посреди неё чернел высокий Чёртов курган. А автомобиль-вездеход о шести колёсах, который полковник Девятко назвал «панцер-хетцер» свернул с дороги прямо в траву и растворился в ночи.
Солдаты возвратились из рейда по редкому лесочку с пустыми руками: бандиты из «чёртовой банды» словно испарились. Недобежкин негодовал: бандитов упустили, Маргарита Садальская сбежала прямо из наручников, а загипнотизированный Ежонковым Девятко на все вопросы отвечает только:
— Бе-е-е-е! — даже «Ме» не говорит.
Единственный пойманный преступник сидел на самом заднем сиденье «Газели» под неусыпным надзором Сидорова, вяло шевелил закованными руками и громко свистел некий мотив. Разозлённый невменяемым бараньим блеянием полковника Девятко и этим вот идиотским свистом, Недобежкин решил вернуться назад, в двадцать первую часть — там хоть электричество есть!
В окнах новой комендатуры, что построили около заколоченной, ярко горел свет. В кабинете полковника Девятко было людно: Недобежкин сидел за столом полковника, Пётр Иванович устроился в одном из кресел для посетителей, пойманный «чертёнок» примостился на диване, охраняемый орлиным оком Сидорова, а Ежонков колдовал над самим Девятко. Кроме того — в углу кабинета на полу сидел на корточках капитан Сёмкин и с аппетитом голодного медведя догрызал свою несчастную фуражку. Его так и не смогли привести в чувство — вся надежда была на Ежонкова. У Ежонкова был достаточно необычный метод допроса, который он сам назвал «синхрос». Суть этого «синхроса» заключалась в том, что Ежонков садился напротив своего «подопытного» и повторял с ним в унисон то, что он говорит, дожидаясь, пока подопытный выбьется из «дуэта» и скажет что-то ещё. То есть сейчас Девятко блеял, как баран, а Ежонков блеял вместе с ним. Однако Девятко даже и не думал «выходить из дуэта» — он блеял и блеял до тех пор, пока раздосадованный неудачей Ежонков не испустил слово «Чёрт».
— Так, закупорили, — сделал вывод Недобежкин, глядя на бодающегося Девятко. — Ежонков, пуши этого, «лягушонка»! — он кивнул в сторону пойманного Серёгиным преступника.
Девятко был отсажен на диван, а его место занял белобрысый «чертёнок». Хотя Сидоров и удалил наручники, «чертёнок» всё держал руки за спиной и, не умолкая, свистел.
— Он «Катюшу» свистит! — пискнул Девятко, вмешавшись в процесс «синхроса» Ежонкова.
— Вы уже насвистели! — проявил ехидство Ежонков, прервав сеанс. — Фуражку уже показывать нельзя!
Девятко обиженно фыркнул, чтобы его не позорили, и отвернулся. А Ежонков испустил смешок победителя и усыпил «чертёнка» с помощью своей гайки. Кажется, он перестарался, потому что белобрысый «чертёнок» уснул так, что свалился под стул.
— Ты что наделал? — буркнул Недобежкин. — Давай, разбуркивай! Допрашивать нужно, а он у тебя тут отдыхает!
— Васёк, будь проще! — огрызнулся Ежонков и щелчком пальцами разбудил «верхнелягушинского чертёнка», а потом усадил обратно на стул.
«Чертёнок» падал ещё раз пять, и только на шестой раз — прошло часа полтора — Ежонков смог ввести его в «правильный» транс. «Чертёнок» замер на стуле и уставился на Ежонкова невидящими голубыми глазищами.
— Процитируйте… э-э-э… — Ежонков схватил себя за подбородок, раздумывая над тем, что мог бы учить в школе житель деревеньки Верхние Лягуши. — Любой стишок за первый класс!
«Чертёнок» раскрыл рот и чистенько, без запиночки рассказал миленький стишок на украинском языке:
Очеретяна хатинкаБіля річечки була.І жила у ній родинка —Не велика, не мала:
Жабка-дід і жабка-бабка,Тато-жабка, мама-жабкаІ маленьке жабеня —Маленятко, маленя
— Ну, какой ритор! — проворчал Недобежкин, искоса поглядывая на «чертёнка», который принялся рассказывать все детские стишки, которые знал. — Хоть на конкурс чтецов выставляй!
— Стоп! — отрубил Ежонков «поэтический концерт» «чертёнка». — Скажите, как вас зовут?
И тут у «чертёнка» закрылся разум и открылась проклятая «звериная порча». Изо рта бедняги вылетало нелепое, бессмысленное и смешное лягушачье кваканье. А сам он лягался ногами, словно лягушка, которую держат рукой и не дают прыгать. Ежонков решил применить свой «синхрос» — он уселся напротив «чертёнка» и заквакал вместе с ним.
— «Жабка-дід і жабка-бабка»! — прокомментировал Недобежкин их поведение.
Сидоров боролся с приступами дичайшего хохота, которые то и дело наваливались и уничтожали его милицейскую серьёзность, а Пётр Иванович взирал на двух «квакушек» достаточно грустными глазами и думал, что «синхрос» Ежонкова бессилен против колдовства «верхнелягушинского чёрта».
— Ква! Ква! Ква!
— Хватит! — у Недобежкина уже голова заболела — до такой степени устал он находиться в зверинце.
— А как же синхрос? — проныл оторванный от бесполезной работы Ежонков.
— Давай, капитана спасай! — буркнул Недобежкин. — И поспим хоть два часика, а то голова уже вот такая! — он приставил к своей голове обе руки, изображая, до какой степени она у него распухла.
Ежонков согласился с Недобежкиным, потому что не мог поступить иначе и, столкнув квакающего «чертёнка» со стула обратно к Сидорову, отправился выцарапывать из угла грызуна-Сёмкина. Сёмкин никак не хотел покидать угол и расставаться со своей полусъеденной фуражкой, от которой уже остался один козырёк. Когда Ежонкову наконец-то удалось укрепить беспрестанно грызущего капитана на стуле, тот вдруг перестал жевать, уронил искусанный козырёк на пол и задал такой вопрос:
