Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
— Живы?! — Я вцепился в дряблую руку Руфи, как в поручень во время качки. — Но где они? Как их зовут? Они знают, что я… кто я… А мой отец? Они живут с ним?
Руфь накрыла мою ладонь своей, мягкой и дрожащей, покачала головой.
— Сколько вопросов, птенчик. И как бы я хотела дать ответы на них все. Но я знаю только, что брату твоему сейчас около двадцати двух, его зовут Мартин. Сестра, Лаура, на пару лет старше. Кажется, у нее все хорошо. Замужем, недавно родился ребенок. Она как-то пыталась разыскать мать, но когда Тильда об этом узнала, то ушла с радаров. Она избегала любых контактов с детьми.
— Но почему?! — Я стиснул ладонь Руфи, чувствуя, как ускользает из-под ног знакомая почва и я ступаю на что-то темное и топкое, что-то, что может затянуть меня и поглотить с головой, как бездонное болото. — Они же тоже ее родные дети. Сейчас они взрослые, но когда… Когда она оставила их, они же были еще… — я пытался мысленно подсчитать возраст в уме, но цифры путались, превращались в бессмысленные арабские символы, и я сдался, — маленькими.
— Не знаю точно, что там случилось, — покачала головой Руфь, — но, по словам Тильды, эти двое совершили что-то страшное. Настолько непоправимое, что она так и не смогла их простить. Поэтому и отказалась от них и от общения с ними.
У меня в голове все шло кругом. Я судорожно напрягал фантазию, но все равно не мог себе представить, чего такого могли натворить дети, чтобы их бросила родная мать, причем бесповоротно и навсегда. Это же должны быть не дети, а монстры какие-то или антихристы, как в ужастике «Омен».
— А что отец? Он тоже от них отказался? — с дрожью в голосе спросил я.
— О нем твоя мама вообще отказывалась говорить, — прошептала с присвистом Руфь. — Я даже имени его никогда не слышала. Знаю только, что Мартин и Лаура воспитывались в приемной семье. Вот и все.
— Все? — Я замер с раскрытым ртом. Потом наконец подобрал челюсть и выпалил. — Как все?!
— Вот так. — Хромосома трубно сморкнулась в уже изрядно подмоченную шаль. — Я же сказала, твоя мама была очень скрытной. Но я уверена, она чего-то сильно боялась. Потому и сделала все, чтобы вас было очень трудно найти. Поселилась на острове с паромным сообщением, сменила имя, сделала тайными адрес и телефон, не пользовалась соцсетями сама, да и тебе не позволяла…
— Стоп-стоп-стоп! — Я не поспевал за обрушившимся на меня потоком совершенно невероятной информации. — Что значит «сменила имя»?
Руфь который уже раз тяжело вздохнула и обратила на меня полный жалости взгляд:
— Птенчик, Крау[12]— это не ваша настоящая фамилия. Думаю, Тильда ее просто выдумала.
— Но… но… — Я потрясенно хлопал на тетку глазами. — А какая же фамилия настоящая?
— Этого я не знаю. — Руфь сокрушенно пожала плечами. — Твоя мама просто упомянула как-то, что сменила ее, чтобы скрыть свою личность.
Я вцепился руками в волосы и скрючился на кровати.
— Как же я тогда их разыщу? Мою семью… Если даже фамилии не знаю. Может… — Я вскинул голову и с надеждой уставился на Руфь. — Может, вы помните адрес? Ну, где мы с мамой жили до переезда на Фанё или где живет та приемная семья… Хоть что-нибудь?
Хромосома привычно уже потрясла щеками:
— Нет, птенчик, не знаю я адреса. Помню, Тильда упоминала, что с севера приехала, да и говор у нее северный был поначалу-то. Но, может, это и хорошо?
Я непонимающе на нее выпучился: что же тут хорошего?
— Сам посуди, — продолжала тетка. — Была ведь причина, почему мама твоя пряталась тут, на острове, и тебя прятала. Тильда никогда не была ни глупой, ни слабой, ведь так? Ты свою маму знаешь. И если помнишь, она хотела, чтобы все оставалось, как есть. Даже клятву с тебя взяла, что ты не покинешь дом, не уедешь с острова. Даже после смерти она пыталась тебя защитить. Так неужели ты теперь наплюешь на все ее усилия? — Ее красные, воспаленные от слез глаза нашли мои, губы горько скривились. — И ради чего? Ты уверен, что, если все узнаешь, будешь счастливее? Вдруг это принесет тебе только горе, как принесло Тильде? Надломит тебя, вывернет наизнанку, уничтожит?
Она немного помолчала, словно давая переварить ее слова. Я сидел совершенно оглушенный, едва отдавая себе отчет о том, где я или сколько сейчас времени. Мысли ворочались в голове тяжело, как каменные жернова на заржавевшей оси.
— Так не лучше ли оставить все как есть? — спросила Руфь тихо. — У тебя есть дом. Учеба. Друзья. Будущее. Есть я, в конце концов. Теперь ты знаешь правду. Просто найди силы отпустить ее.
Она уже вышла из комнаты, пожелав мне спокойной ночи, а я все сидел на кровати, теребя кончик пушистого пояса от халата. Уже не Ноа Крау. Даже не Кау. Неизвестно кто.
8
«Меня зовут Ноа, — вывел я пальцем на запотевшем зеркале в ванной. — Месяц назад мне исполнилось восемнадцать. Неделю назад умерла моя мать. Вчера я узнал, что меня не существует».
Не знаю, для чего я это написал и кому предназначалось послание. Вначале я даже не был уверен, мое ли это настоящее имя — Ноа. Может, мама просто придумала его, как и нашу фамилию. Выбрала потому, что ей понравилось, как оно звучит. Н-о-а. Но потом я вспомнил про плюшевого медведя. Он был реальный. Невыдуманный. Он говорил мое имя, а мама хотела его сжечь. Значит, и имя тоже было настоящим. Теперь оно стало единственным, что у меня осталось от старого меня. Н-о-а. Имя человека, который когда-то построил Ковчег и спас свою семью от потопа, а тем самым и весь род человеческий. Какая ирония. Вот я, его тезка, стою голый в ванной, вожу пальцем по зеркалу и понимаю, что, приди потоп, мне некого будет спасать, кроме себя самого. И я даже не уверен, стоит
