Замерзшее мгновение - Камилла Седер
Сейя обхватила шею Лукаса и спрятала лицо в его встрепанной гриве. На самом деле она и в лошадях не разбиралась. Никогда не была одной из тех девочек, которые все свое время проводят в конюшне. Подобно многим другим детям она начала заниматься в школе верховой езды, но с тех пор как ее маме пришлось уйти с работы преподавателя родного языка, их семейная экономика постоянно находилась в затруднительном положении. Ей никогда не говорили, что ходить в школу верховой езды дорого. Скорее можно было понять между строк и по настроению, когда следовало оплачивать счета, что от всего не являющегося жизненно необходимым нужно отказаться. Она перестала заниматься верховой ездой — посещала вместо этого муниципальную школу фортепиано и пела в хоре. Курс художественного слова в досуговом центре тоже был бесплатным.
Насколько помнила, она не особо страдала от вынужденного отказа от лошадей. Большие животные пугали ее, когда она была ребенком, как и острые локти старших девочек с конюшни. Она испытала облегчение, обнаружив, что не нужно самой принимать решение о прощании с конным миром.
Но Лукас все равно стал ее конем. Хотя она и заплатила за него недорого — ему было уже довольно много лет, — он тем не менее стоил ей всех сбережений и большей части государственной стипендии каждый месяц, не говоря уже о времени и привязанности к дому, но она ни разу ни о чем не пожалела.
В тот день, когда старик Грен повел их с Мартином по окрестностям, на вершину холма Стенаредсбакен — он называл это место поляной, — она увидела лошадь на картине их будущего. Конь стоял там, где кончалась поляна и начинался лес, а маленькие сосенки карабкались вверх по мшистой горе за домом, щипал траву и пил из старого корыта. Она огородила Лукасу под пастбище именно этот участок. Даже корыто стояло там, среди поросли, а поверхность воды покрылась тонким ледком, на который насыпались сосновые иглы. Так что эта часть картинки воплотилась в жизнь.
Когда она прижималась щекой к теплой шее Лукаса, ей обычно удавалось отогнать от себя мысли о Мартине, но сегодня это было сложно. В голове она, словно на экране, заново прокручивала сцену, принесшую ей столько радости всего лишь несколько месяцев назад, когда они сидели на кухне в своей маленькой загроможденной однокомнатной квартирке у Мариаплан и заметили небольшое объявление в газете «Гётеборге постен»: «Старый дом. Продается дешево в случае быстрой сделки». Они позвонили и получили разрешение приехать немедленно, сели на автобус, поскольку у них не было машины, и добрались до конечной остановки только в сумерках. Потом им пришлось дойти до поляны, взобравшись вверх по холмам и пройдя через лес.
Машина из службы такси для пожилых людей ждала у проселочной дороги. Из нее выбрался старик на дрожащих, непослушных ногах. Старик Грен. Он рассказал, что за полгода до этого у него случился инсульт, и ему, наверное, придется жить в пансионате в Улофсторпе. Он решился продать дом.
Чтобы добраться до дома, им нужно было пройти через болотистое место — в тот вечер от мха поднимался пар. Старик бесконечно медленно и осторожно шел по мосткам. В самом доме не было ни туалета, ни душа. Уличный туалет пристроили к сараю, а за домом у старика была кухня, и туда же он протянул душевой шланг с горячей водой. За горячую воду здесь требовалось платить какие-то гроши.
Много раз она задавала себе вопрос, что же на самом деле случилось. Когда все пошло не так? Доходили ли до нее сигналы, что Мартин вовсе не чувствовал себя здесь как дома? И только ее одну поражало, как по телу разливается покой, когда она взбиралась на холм, когда сворачивала с дороги на Стенаред в лес, где стоял запах чернозема, сосновой хвои и опавших листьев. Очевидно, признаки должны были быть.
Он все чаще предпочитал ночевать в городской квартире. Ему нужно было работать допоздна, встретиться с приятелем, или он просто хотел принять горячую ванну вместо того, чтобы мыться в уличном душе при естественном освещении. Все чаще она оставалась в доме одна, вместе с Лукасом и кошкой, доставшейся ей в придачу к покупкам в одной из экологических усадеб в Станнуме. Каждый раз, уезжая из дома, Мартин брал с собой что-то из своих вещей. Однажды утром он уехал в город, чтобы не вернуться.
Он объяснил по телефону: тишина действовала ему на нервы. Стены давили. Покой, который она любила, был для него шагом навстречу смерти. «Я умираю от скуки», — сказал он. «А я? — хотела спросить она. — Я часть этой скуки?»
Однажды он сказал, что никогда не понимал, как можно всю жизнь прожить с одним человеком. Сидеть на одном месте, работать над одним и тем же.
— Я не понимал этого, пока не встретил тебя, — сгладил он неловкость, заметив ее удивленное лицо, но сомнение уже поселилось в душе Сейи. Вероятно, она каким-то образом поняла, что случится именно так. Мартин был натурой беспокойной, постоянно хотел двигаться дальше, путешествовать, встречаться с новыми людьми, пробовать что-то иное. В этом было главное различие между ними. Поездки по стране, пожалуй, нравились Сейе, но основным условием являлась спокойная обстановка. Рамки, внутри которых мечтам просторно. Верховые прогулки по лесу ранним утром, осенние купания в ледяной воде маленьких лесных озер становились целыми событиями. Этого ей было достаточно.
С тех пор как Мартин исчез, она часто плакала. В некоторой степени это зависело от настроения. Чанте всего ей удавалось держать себя в руках, чтобы совсем не потерять рассудок. По крайней мере на этой стадии печали, когда самые острые грани уже слегка стерлись. Теперь она приходила только ночами и в ситуациях, особенно напоминавших о том, чего уже не вернешь.
Через несколько месяцев после того, как Сейя выбросила все его вещи, в кладовке в конюшне она нашла выцветшие от солнца, сношенные «конверсы». Сейя искала электрические пробки: она еще не привыкла к тому, что нельзя пылесосить, если у тебя одновременно с этим работает кофеварка и включен компьютер, — и вдруг обнаружила эти ботинки. И хотя в темноте едва можно было разглядеть вытянутую перед собой руку, она точно знала, что на обеих подошвах дырки, а лейбл на подъеме стерся так, что стал почти не виден. Воспоминания о дне с мокрым снегом, справедливо поделенном между магазинами «Гёфаб» и «Кледчелларен», нахлынули на нее. Вода просочилась через эти дырки,
