Замерзшее мгновение - Камилла Седер
Он усилил нажим.
— Появлялся здесь какой-то новый человек?
Морщинка между бровями указывала, что она попыталась вспомнить, но в конце концов снова беспомощно покачала головой.
— Нет, говорю же. Не знаю никого, с кем бы он поссорился. Может, кто-то из клиентов остался недоволен ценой. В мастерской, я имею в виду…
Она пожала плечами, чтобы подчеркнуть, что не верит в возможность убийства по такой причине.
— Ну-у… У Ларса, видимо, был… конфликт — это, наверное, громко сказано: скорее разногласия с человеком из муниципалитета Лерума, обычно дававшего ему заказы. Его зовут Пер Эрик Старе. Ларс считал, что между ними есть договоренность на его, так сказать, эксклюзивное право на фотозаказы, которые покупал муниципалитет, а Старе отстаивал свое право выбирать в зависимости от цены, и осенью отдал большой заказ другому фотографу, запросившему меньше. Речь шла о фотографиях нового жилого района недалеко от центра, и… он должен был принести кое-какие деньги. Ларсу казалось, что Старе должен был обсудить с ним цену, прежде чем отдавать работу кому-то другому. Нам эти деньги не помешали бы.
Она покачала головой. Телль кивнул и сделал запись, но его решимость начала пропадать. Людей не убивают из-за счета в мастерской или небольших нарушений на работе.
— Пожалуйста, проинформируйте нас, если вспомните еще что-то имеющее значение…
— Его бывшая жена. Ларс развелся, когда мы встретились, и… развод — это ведь всегда неприятно. Кто-то вытягивает несчастливый билет. Она не хотела разводиться, и… там было много горечи. У него двое сыновей, еще юношей. Одному семнадцать, другому — девятнадцать.
По опыту Телля, люди говорят больше, если задавать меньше вопросов и помалкивать. Особенно в тех непривычных, часто пугающих обстоятельствах, при которых может происходить полицейский допрос.
Он отложил ручку и вытряхнул сигарету из пачки.
— Ничего?
— Конечно, курите. Это еще из-за дома: она, в смысле бывшая жена, не могла платить за него одна… и впала в депрессию. В каком-то смысле я ее понимаю. В этом возрасте, в нашем возрасте… нелегко остаться одной.
Она засмеялась, но резкий смех застрял в горле, как только она поняла, что сама сейчас находится в подобной ситуации. Телль прикурил сигарету и проигнорировал Бекман, демонстративно передвинувшуюся подальше от него на большом угловом диване.
— Говоря о депрессии, — начала она, — вы имеете в виду, что она была психически нестабильна?
Лисе-Лотт вздохнула.
— Нет. Хотя у нее и раньше были проблемы на нервной почве, но… Конечно, это был период, в самом начале, когда она узнала, где находился Ларс после того, как ушел из дому. Тогда она могла позвонить ночью и… была не в себе. Как-то она приехала сюда и устроила сцену. Но это прошло. Потом она в основном судилась из-за вещей, их совместно нажитой собственности. Это было давно, как вы понимаете. Я думаю, Ларс уже не общался с Марией в последние годы.
— А с сыновьями?
— С Юакимом и Виктором? Не часто, к сожалению. Ларс сильно переживал из-за этого. Он, пожалуй, пытался, но… они, наверное, считали, что он бросил семью. Ведь мама убедила их в этом, и они были на ее стороне. Дети обычно так и делают. В любом случае они отказывались приезжать сюда, хотя иногда встречались с отцом вне дома — в пиццерии или где-то еще. Нет, Ларса мучила вина из-за мальчиков, больно было смотреть. У меня-то нет детей. Не получилось с первым мужем, хотя сначала мы хотели завести ребенка. Мы никак не могли разобраться, чья это вина, и вдруг оказалось слишком поздно.
Бекман, сама родившая первого ребенка ближе к сорока, хотела было запротестовать и доказать преимущества взрослых мам, но прикусила язык и вместо этого постаралась, что-бы Лисе-Лотт не сбивалась больше на чувства.
То, что люди в шоковом состоянии начинают на допросе рассказывать полиции о своих сокровенных мыслях и чувствах, обычное явление. И лишь потом понимают, что это делает их еще более уязвимыми. Это было балансирование, поскольку большая часть разыскной работы заключалась в попытках заставить людей выложить то, что они охотнее всего хотели бы скрыть. В любом случае теперь она не считала, что Лисе-Лотт как-то причастна к смерти своего мужа, и скоро они получат этому подтверждение, поговорив с турагентством.
В тот самый момент, когда Бекман собиралась предложить еще чаю, в дверях показалась женщина в красном стеганом пальто. Ее каблуки простучали по паркету, и через секунду она была уже рядом с Лисе-Лотт и обнимала ее.
— Дорогая моя!
Она стала судорожными движениями укачивать сестру, на сильно накрашенных ресницах заблестели слезы. Телль захлопнул блокнот, незаметно затушил сигарету о подошву своего ботинка, поскольку не нашел пепельницу, и кашлянул.
— Лисе-Лотт, мы еще поговорим с вами, но пока достаточно. Примите, пожалуйста, наши соболезнования.
Он встретился взглядом с женщиной поверх склоненной головы Лисе-Лотт, и та кивнула ему. Она позаботится о сестре. Теперь они могли уезжать.
10
Краска отслаивалась большими кусками, и деревянный подоконник напоминал на ощупь холодную намокшую губку для мытья посуды. Должно быть, вода годами лилась на внутреннюю сторону окна. По утрам тонкий слой изморози скрывал вид на поленницы и навозные кучи на краю поляны. Окна следовало утеплять или менять.
Сейя вздохнула. Если человек вырос в квартире, как она, то ничего не смыслит в содержании дома. Позади нее, в деннике, который успел соорудить Мартин до своего исчезновения, фыркал Лукас. Денник был из грубого, необработанного дерева, с зеленой дверью. На самом деле это вовсе не конюшня, а старый сарай — здесь у старика Грена, прежнего владельца дома, находилась столярная мастерская. Возле одной из стен так и стоял верстак, и на нем были навалены мешки с овсом и ведра. Батареи обогревали площадь примерно в два метра вокруг себя.
После такой холодной ночи, как сегодня, Сейю мучила совесть, когда скрипучая дверь отворилась и стала видна неуверенно мигающая лампочка и Лукас, щипавший сено в жутко дорогой оливково-зеленой попоне, которую она купила еще в начале ноября. В конюшне было так же холодно, как на улице.
Она оборудовала его жилище соломенной подстилкой, толстой, словно пружинный матрас, и положила перед стойлом ковер, хотя Мартин и говорил, что это глупо. Сейчас, с приближением Рождества, она даже поставила на маленькое трухлявое окошко подсвечник, который зажигают во время адвента. Она пыталась убедить себя,
