Все оттенки боли - Анна Викторовна Томенчук
– Но… – Дэвид помолчал, подбирая слова.
Врач бросил на него осторожный взгляд поверх очков, и муж сжал холодные пальцы Габи в бесплодной попытке передать ей часть своего тепла, силы и уверенности.
– Но почему?
– Слишком много стресса, слишком много мыслей, смею предположить, – после паузы отозвался доктор. – Вы работаете в больнице. Если хотите изменить свою жизнь, попробуйте поменять профессию. Чем бы вы хотели заниматься?
Из глаз Габриэлы брызнула жгучая влага. Она зажмурилась. Этот мужчина, сам того не зная, вспорол самую больную, самую старую рану.
– До войны Габриэла занималась музыкой, – вдруг заговорил Дэвид. – Играла на скрипке. Ей было восемь, когда…
– И после концлагерей рожают, если не подвергались стерилизации! – с неожиданной жесткостью проговорил врач. – Я дам вам контакт знакомого специалиста. Его зовут Луи-Мишель Бальмон. Он учился у Фрейда, посвятил себя психоанализу. В тридцатые уехал в Штаты и вот недавно вернулся и обосновался в Марселе. Поговорите с ним. Я не психоаналитик, но думаю, что все дело в голове.
– Пытаетесь сказать – я не хочу ребенка?! – вскрикнула Габриэла. Дэвид сильнее сжал ее руку, успокаивая. – Очень хочу, – уже не обращая внимания на слезы, продолжила она. – Больше жизни хочу. Но я дала слово помогать людям.
– Чтобы помочь кому-то другому, начните с себя. И не мне вам рассказывать о животворящей силе музыки. Если вы скрипачка, если вы играли, вернитесь к себе, Габриэла. Хотя бы попробуйте.
– Милая, я смогу нас прокормить, – чуть слышно сказал Дэвид. – Возьму еще один проект, поговорю с Нахманом.
– Я встречусь с этим вашим Бальмоном, – заявила она без паузы. – Но только потому, что вы не смогли помочь.
Доктор развел руками.
– Вы совершенно здоровы. Физически. На удивление – с учетом того, что вам пришлось пережить.
Габриэла вскочила.
– Они никогда не истязали мое тело так, как это делали в других лагерях. Не подсаживали вирус, не отрезали ноги, не стерилизовали, не делали ничего из тех ужасов, которые так любят обсуждать в кулуарах. Это была лаборатория другого толка. Знаете, чего они хотели?
– Габи…
– Помолчи, Дэвид. Если Нюрнберг не соизволил коснуться темы Объекта, не значит, что его не было. Так вот, доктор. Они искали способ через гипноз и манипуляции, через психологические эксперименты, депривацию и терапию научить человека не чувствовать. Чтобы сделать из него идеальный инструмент. А на самом деле искали способ создания социопатов в лабораторных условиях.
– Получилось?
– Ну, я же люблю своего мужа, – с неожиданной холодностью парировала она, положив пальцы на плечо так и не поднявшегося Дэвида. – Значит, не получилось.
– Или наоборот, – пробормотал себе под нос врач.
– Или наоборот. Спасибо, что уделили время.
– Габриэла?
Женщина замерла, так и не сделав шаг к двери. Слышать свое имя в устах постороннего мужчины было странно. Никто не звал ее по имени. Только Дэвид. Как будто только у мужа оставалось право прикасаться к святая святых – к той части ее души, которая не успела омертветь.
– Вы справитесь.
– Спасибо, доктор, – взял слово Дэвид, поднимаясь. – За консультацию и рекомендацию.
Некоторое время спустя
Луи-Мишель Бальмон Габриэлу покорил. Крепкий старик с черными с проседью волосами и изрезанным морщинами лицом, которое невероятным образом сохранило отпечаток благородства. Очень холодные и цепкие серые глаза смотрели странно, слишком светлые, слишком металлические. Тонкие губы сжаты в линию. Пиджак, рубашка. Брюки.
Они проговорили ровно пятьдесят минут, после чего Бальмон сообщил об окончании сессии и пригласил ее на следующую. А затем еще и еще… Слезы пришли через несколько месяцев. В некоторые встречи Габриэла не говорила – только плакала. Плакала, омывая изможденную душу. Вспоминала детство, родителей, сестру, которая была старше и которой повезло меньше, когда город перешел под управление нацистов, маму, которую утащили в Освенцим. Позже Габриэла узнала – та не прошла первичную селекцию.
Слезы.
Кто бы мог подумать, что она снова сможет плакать.
Она ездила к Бальмону каждую неделю, пользуясь льготами мужа и теми накоплениями, которые удалось собрать. А потом Спутник-7 всколыхнула новость о самоубийстве, которого никто не ждал. Один из коллег Дэвида из лаборатории застрелился на глазах у ребенка. Быстрое расследование показало – он не справился с нагрузкой. Потеряв жену, начал допускать ошибки и в итоге практически уничтожил перспективный проект.
Но это же не повод для самоубийства?
Или повод?
Стоя под проливным дождем и глядя на то, как простенький темный гроб опускают в каменную землю, Габриэла думала о том, что она всегда была в шаге от смерти. Но почему-то выживала. Благодаря Дэвиду. И себе. В тот же день ночью, плавясь под нежными и требовательными руками мужа, в очередной раз раскрываясь ему навстречу, обнажая кровавые ошметки собственной души, она поняла, что нужно делать.
На следующий день в их доме появилась скрипка.
Глава третья
Боль отрезвляет
I
Спустя 7,5 месяцев после аварии
Март 2005 года
Треверберг
На лбу выступили бисеринки пота, но Аксель упрямо шел по беговой дорожке, стараясь не обращать внимания на стреляющую во все части тела, сводящую с ума боль. Утяжелители на голенях казались неподъемными, каждый шаг давался с трудом. Бегать Грин еще не мог. Ему запретили работать с тяжелым весом. Его лишили спарринга. Оставались стрельба, дорожка, плавание и снова дорожка. Через боль, страх и навалившееся с новой силой одиночество, в котором Грин привычно черпал силу.
После того, как в команду влился Туттон, стало легче и сложнее. Николас сторонился людей, погружаясь в материалы. Грин бесился, стремясь как можно быстрее раскрыть дело, хоть и понимал, что текущее расследование не похоже на все, что было до него. Стич уехала куда-то на Ближний Восток по вызову Клиффорда.
Эдриан Клиффорд, военный, человек исключительного ума, оказался одним из руководителей Агентства – специальной организации, фокусирующейся на разведке и контразведке в тех случаях, когда требуются сверхсекретность и отсутствие аффилированности с каким-либо государством. Грин познакомился с ним почти двадцать лет назад, когда подписал контракт с Министерством обороны Треверберга, оказался в армии, а потом был переведен в засекреченный отдел быстрого реагирования. Клиффорд руководил группой из тридцати человек, разрабатывал операции, управлял всеми процессами, связанными с базой и логистикой. Очутившись на гражданке, Грин допускал мысль, что рано или поздно снова столкнется с бывшим шефом, но не сумел предсказать появление Клиффорда в конце расследования дела об убийстве Анны Перо.
Впрочем, шеф появился год назад, перевел
