Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Велик пришлось скоро оставить: одному везти двоих по гравию было тяжело. Вскоре мы вообще свернули с дорожки и пошли между голых стволов. Д. показал мне шалаш из еловых ветвей наподобие вигвама — такой большой, я посередине спокойно стояла во весь рост. Но в шалаше было сыро, не посидишь, и Д. повел меня дальше. Мы прошли мимо водопроводной станции — вообще не знала, что такая тут есть, — поплутали по каким-то дорожкам и наткнулись на запертые железные ворота с колючей проволокой поверху. Д. уверенно потянул меня к ним.
Я заколебалась:
— А ты уверен, что сюда можно?
— Нельзя. Но я хожу.
Он раздвинул кусты у ворот, показывая довольно широкий лаз. Я пригнулась и протиснулась между ветками вслед за Д. Заросшая тропа вывела нас к низкому кирпичному зданию. В шиферной крыше зияли дыры, деревянная входная дверь стояла настежь. Я сразу поняла, что строение заброшено, и расслабилась.
Мы вошли внутрь, под ногами захрустели битое стекло и бетонная крошка. Сквозь пол кое-где проросла пожухшая теперь трава. Везде валялись какие-то рамы и доски. Из пустых оконных проемов тянуло холодом.
— Что это за место? — Я присела на узкий деревянный стол, делящий длинное помещение пополам.
— Стрельбище. — Д. поднял с пола круглую черную мишень с отверстиями от пуль.
— Фигасе! — Я огляделась по сторонам.
Точно, под столом лежало еще несколько изрешеченных мишеней. Парочка таких же была закреплена на сбитых в виде буквы «Т» досках, прислоненных к стене. За полуоткрытой дверью в какой-то чулан я заметила пустые полки и клочья стекловаты. Может, там хранились патроны и оружие?
— А тут не опасно? — Я поежилась: от вида дыр в центре мишени, изображавшей силуэт человека, мне стало не по себе.
Д. тряхнул челкой:
— Нет никого. Давно.
— А это? — Я пнула носком кроссовка раздавленную банку из-под пива и заламинированное объявление «Стрельбы отменены».
— Старое, — ответил Д.
Я соскользнула на пол.
— А где стреляли? Не прямо тут же?
Он усмехнулся, тряхнул головой и вышел в красную дверь, противоположную той, через которую мы попали в здание. Я поспешила следом, сгорая от любопытства.
Мы обошли какие-то заросли, перелезли через наполовину повалившийся деревянный забор и оказались на узкой длинной вырубке, густо заросшей вереском. В дальнем конце пустоши виднелись странные деревянные конструкции, будто из земли торчали попарно воздетые к небу руки.
— А что это там? — указала я на них.
— Для мишеней, — коротко ответил Д.
Я побежала через вереск, чтобы рассмотреть странные штуковины поближе. Оказалось, дощатые подставки представляли собой перевернутую букву «U». На планке, соединяющей «руки», прямо посередине был прибит фанерный квадрат. Вероятно, на нем и крепили те мишени, что лежали в заброшенном домике.
Я встала в центре одной из «U» и обернулась к Д., будто позируя. На таком расстоянии он казался совсем маленьким. Как те, кто здесь стрелял, вообще хоть куда-то попадали? Или у них был оптический прицел?
Д. развернулся ко мне боком и вскинул руки так, будто держал винтовку. Постоял мгновение и вдруг дернулся, как от отдачи. Я вскрикнула и повалилась в вереск, закрыв глаза.
Не знаю, почему сразу не встала. Землю тут нагрело солнце, мох и упругие веточки вереска сделали ее мягкой, ноздри щекотал их терпкий аромат. Я услышала торопливые шаги, по векам скользнула тень. Не говоря ни слова, Д. лег рядом. Какое-то время мы просто лежали и слушали лесную тишину и дыхание друг друга. А потом я рискнула приоткрыть глаза.
Дорогой дневник, ты знаешь, какой цвет у февральского вереска? Дымчато-лиловый, туманный, почти исчезающий в зимнем прозрачном воздухе, как синее пламя. Такими стали радужки Д. — одна светлее, а другая темнее. Они были близко-близко, настолько, что я видела в зрачках свое крошечное отражение. Я смотрела в них не мигая, даже не дыша. Смотрела, пока его губы не накрыли мои.
В тот день в школу мы так и не вернулись. Когда я пришла домой, джинсы сразу отправились в стирку. Трусы — тоже. Конечно, на уроках сексуального воспитания нам рассказывали: когда лишаешься девственности, идет кровь. Эмма, второгодница, которая спит со своим парнем из девятого, говорила, у нее ничего не текло — всего несколько капель на простыню попало. И я почему-то решила, что и у меня в первый раз ничего не будет.
Ни фига подобного! Из меня лило так, будто меня на кол посадили. Бедный Д. страшно перепугался! Думал, это он виноват и я из-за него теперь истеку кровью. Я с трудом его успокоила и убедила, что мне совсем не больно. Д. отдал мне свою рубашку, чтобы я использовала ее как полотенце, и помог дойти до речки. Там мы кое-как отмылись, а потом хохотали как ненормальные. Оба напоминали раненых, только что выбравшихся с поля боя. А ведь почти так и было: мы сделали это на стрельбище! Пусть на заброшенном, но на настоящем стрельбище, которое я залила своей кровью. При всем желании вряд ли я когда-нибудь такое забуду. Господи, надеюсь, никто, кроме нас, туда больше не забредет — подумают еще, что там кого-то убили!
Рубашку Д. я тоже постирала. Не знаю, отойдут ли пятна. Все-таки она темная, может, незаметно будет? Даже не хочется ему теперь ее отдавать. Пусть она и здорово потрепанная, но это — его часть, с которой мы многое пережили.
Я только немного волнуюсь, что мы делали это без презерватива. Но я же не залечу с первого раза? Я бы сходила к врачу и попросила выписать противозачаточные, вот только кто их мне будет покупать — папа?
Мы же ведь сделаем это снова, да? Я очень надеюсь, потому что в первый раз ничего не поняла. Только шумело в ушах, а потом повсюду кровь. Такое гадство! Говорят, в кабинете у нашего школьного психолога есть бесплатные резинки. В пустом круглом аквариуме лежат. Нужно попросить Д. стащить пару штук — он же все равно к ней ходит. Если возьмет немного, она и не заметит.
14 февраля
Сегодня день всех влюбленных. Мне досталась рунная валентинка. Я тоже оставила письмецо для Д. в нашем тайном месте. Написала какую-то ерунду, получилось такое же розовое и безвкусное, какой становится клубничная жвачка после нескольких секунд во рту. Сама поняла это, как только расшифровала послание Д. Это оказались стихи! И я уверена, написал их он сам. Для
