Мое лицо первое - Татьяна Русуберг
Брови следователя взлетели над очками:
— Порезал себе лицо кухонным ножом?.. И что же могло толкнуть четырнадцатилетнего мальчишку на такой поступок?
Я отвернулась и посмотрела в окно. По улице проехал желтый почтовый грузовичок. Когда-то точно такой же привез мне повестку в суд.
— В тот день наша классная руководительница объявила, кто из класса не будет учиться с нами на следующий год. Она назвала тех, кто собирался пойти в девятый класс в платный интернат. Мое имя было среди них.
— Дэвид об этом не знал, — догадался Борг.
Я покачала головой:
— Нет. Я не хотела его расстраивать раньше времени. Даже предположить не могла, что учительница вдруг возьмет и раскроет мои планы. Дэвид воспринял это как предательство. Подошел ко мне на перемене и… — я нервно потерла уголок губ, — спросил почему. Вокруг были одноклассники. Кто-то крикнул: «Потому, что ты урод!» Он посмотрел на меня и спросил одними глазами, но, конечно, я поняла: «Ты тоже так думаешь?» Я стала говорить про подготовку к гимназии, усиленную программу по основным предметам и самостоятельную жизнь, но он сразу все понял. Понял, что я вру. Он ничего не сказал — просто убежал. Я его искала, но не нашла. А потом параллельный класс не смог попасть на кухню, и…
— Думаете, Дэвид пытался покончить с собой? — тихо спросил Борг.
— Нет. — Я положила на стол оторванную кисточку. Нитки торчали в разные стороны, напоминая пучок побуревших от крови нервов. — Думаю, он хотел вырезать себе глаз. Вот этот. — Я накрыла ладонью левый. — Он ненавидел себя. И наверное, думал, что так сможет все исправить. Исправить себя. Ради меня. К счастью, лезвие скользнуло по кости.
— Когда это произошло? — Голос Борга донесся до меня через завывание сирены «скорой».
Я убрала ладонь от лица, но перед глазами все еще мигали призрачные синие сполохи.
— Точно после пасхальных каникул. Думаю, в апреле… Так почему вы об этом спрашиваете?
Полицейский прикусил губу, а когда заговорил, на ней проступили белые отметины от зубов:
— На новом фото в инстаграме у Шторма порезано лицо. С правой стороны. Поверх старого шрама и дальше, как будто кто-то хотел закончить начатое. А потом на щеках написал кровью: «Hurry up!» Поторопись!
Внутри меня образовалась пустота: сосущее чувство, будто несешься вниз по рельсам американских горок, вот только этому падению нет конца.
— Простите, — едва успела пробормотать я и бросилась в туалет, зажимая руками рот.
Дверь запереть не успела, и кончилось все тем, что Магнус Борг придерживал мне волосы, пока я обнималась с унитазом. Потом я предложила следователю чистую рубашку из оставшихся папиных — у него оказались испачканы рукава.
Пока он переодевался в гостиной, я умылась и прополоскала рот. Делала все на автомате. Главное было — не думать, отключить мозг. А вот следователь не мог себе такого позволить. Когда я постучалась и прошла в гостиную, он уже натянул пиджак и листал желтую тетрадь. За последние дни я уже привыкла, что она все время рядом, и перестала обращать на нее внимание. А Борг обратил.
— Вам Эмиль ее отдал? — Он вытащил заложенную между страниц прядку волос и внимательно оглядел ее.
— Нет. Он сказал, она пропала во время переезда.
Следователь аккуратно положил волосы обратно и поправил очки:
— Тогда откуда она у вас?
— Не знаю. — Меня охватило полное безразличие. Какая теперь действительно разница? Дэвид изуродован. Искалечен навсегда. Его прекрасные глаза…
— Чили, посмотрите на меня. — Борг шагнул ко мне, заглядывая в лицо. — Откуда у вас тетрадь?
— Она просто лежала тут, когда я приехала. На этом столе, — простонала я. — Если хотите, можете ее взять. Только уходите. Оставьте меня в покое!
Кажется, Борг действительно ушел. Я не слышала, как закрылась дверь. Зато через какое-то время появилась Лив. Я ей не открывала. Она вошла сама. И долго укачивала меня на кровати, а мне казалось, будто вернулась мама.
«Я выверну тебя наоборот…»
Десять лет назад
7 февраля
У моего папы феноменальная память. Наверное, это профессиональное. Ведь ему как историку столько дат помнить надо! Иногда мне кажется, что у него вместо головы компьютер с жестким диском на сто гигов. И туда не только даты заносятся, но и все прочитанные им книги. Их названия, имена авторов и любимые афоризмы периодически изливаются на меня, причем выбор цитат зависит исключительно от папиного настроения. Очевидно, сегодня его эмоциональный барометр колебался между отметками «Пасмурно» и «Затяжные дожди», потому что за утренним кофе он, глядя на меня, глубокомысленно произнес: «Когда долго стоишь на краю пропасти, учишься любоваться видом»[50].
Знаю, в этом моя вина, но, если честно, мне плевать. Главное — мы снова вместе, Д. и я, а остальное не важно. Иногда кажется, что мы идем по краю бездны: ветер беснуется, пытается столкнуть нас в пропасть, вниз, в непроглядный мрак. Нам страшно, в животе щекотно от упоительного предвкушения, и мы бежим, быстрее и быстрее, хотя ноги скользят на щебне, и с каждым шагом горсть камешков отправляется в небытие. Мы бежим наперегонки со смертью, и нам жутко и одновременно весело: что-то будет? Главное — крепко держаться за руки.
Сегодня у нас был годовой тест по математике. Правда не основной, а пробный: настоящий экзамен через месяц. Наконец распогодилось: вышло солнце, впервые за много дней. Его лучи били прямо в окна класса, заставляя жмуриться. А за окнами — красота. Голые ветки блестят на солнце от влаги. Редкие ржавые листья, еще не сорванные с них штормами, светятся, словно золотые.
Меня будто под руку кто-то толкнул. Я оторвала от тетрадного листка уголок, нацарапала карандашом: «Встретимся у туалета. Выходи через 5 минут». Сунула незаметно записку Д. и отпросилась типа пописать. Ровно через пять минут Д. постучал в дверь женского тубзика — я там пряталась, чтобы в пустом коридоре не маячить. Мы взялись за руки и помчались к лестнице, изо всех сил сдерживая смех.
Да, дорогой дневник, я понимала, как важен для нас обоих этот тест, и хорошо представляла себе реакцию папы и учителей. Но знаешь что? Мне было плевать. Д. — тоже. Он улыбался, улыбался мне, и для меня не было в то мгновение ничего важнее.
Мы выбежали на парковку. Я вытащила из-под навеса свой велик. Д. взялся рулить, я уселась на багажник, и мы покатили. Д. привез меня в лес. Не тот, что у «Павильона», а другой. Я там раньше никогда не бывала,
