Анна Белкина - G.O.G.R.
— Слушайте, Пётр Иванович, может, это Гопников был? А теперь он умер и — всё — пугать больше некому?
— Отпадает. Гопников умер три года назад, а чёрт появлялся только прошлым летом.
Пётр Иванович прошёлся фонариком по стенам. На одной из них оказалась какая-то небольшая картина в чёрной от времени и постоянной сырости рамке. Она была под непрозрачным от толстого слоя мокрой пыли стеклом.
— А это ещё что?
Милиционеры подошли к ней и Серёгин рукой стёр пыль. Ладонь его стала чёрной. Это была не картина, а фотография. Старая. Не очень качественная. Подмокшая. Вся в жёлтых разводах и потёках. На ней на фоне американского флага стояли двое мужчин. Один был немолодой, совсем лысый, с большим толстым носом и в очках. Второй был повыше, но его лицо почти невозможно было разглядеть из-за обширного потёка. Оба были в пиджаках и при галстуках. На груди у каждого красовалась американская медаль старого образца. Под фотографией была подпись по-английски:
The best intelligence officers of the USA
B. Gopnickoff & H. F. Artherran
Year 1957
— Вау! — выдохнул Сидоров. — Кто бы мог подумать, что он аж Гопникофф? Да в СССР за такое — капут!
Сидоров покопался в своём английском. Знал он его плоховато с самой школы — на тройку еле вытягивал, но всё же припомнил, что «intelligence officers» по-английски означает «разведчики».
— Резидентом был! — сказал он.
— Да уж, — согласился Серёгин. — И в Америке бывал. Надо бы побольше накопать про этого «Гопникоффа» да и про того, второго, что это… Хэ-Фэ.
— Эйч-Эф, — поправил Сидоров. — Но… зачем?
— Я ищу убежище «чёрта», — ответил Пётр Иванович, разглядывая изрядно попортившийся фотопортрет. — Раз Гопников был шпионом, значит, он за чем-то тут шпионил. А раз шпионил, то сообщал… Я о том, что у него где-то, помимо дома, должна была быть ещё и так называемая база, с которой он связывался с Америкой… Может быть, наш «чёрт» её обнаружил… Она должна иметь сообщение с домом. Надо попасть в местный архив. И найти планы дома.
— А Семиручко, противный тот?
— К нему нужно «подъехать» как-то. Тут, Саня, кроется какая-то тайна и мы с тобой должны её распутать, — сказал Серёгин, снимая фотографию со стены. — Это мы с собой заберём.
На этом первая вылазка закончилась. Обходя вывалившиеся камни и закрытую драными отсыревшими чехлами мебель, милиционеры двинулись к выходу.
Фёкла Матвеевна беспокойно бродила вокруг «Самары».
— Ох, родненькие, — охнула старушка, когда Пётр Иванович и Сидоров показались на покрытом большими трещинами крыльце. — Я уже думала, что вас чертяка заел…
— Нас не заест, — сказал Сидоров. — Но мы с Петром Ивановичем напали на чей-то след.
— Фёкла Матвеевна, а от чего умер этот Гопников? — спросил Пётр Иванович, усаживаясь в машину.
Старушка забралась на переднее сиденье рядом со следователем. Сидоров помог ей закрыть дверцу.
— Гопников? Он не просто умер, — ответила она. — Он пропал. Вечером лёг спать, а утром его уже никто не видел. Пустой гроб хоронили. Говорят, чёрт заел, — вставила старушка собственную версию.
— М-м-м… — промычал Пётр Иванович. — А сколько лет было Гопникову?
— Ой, он долгожителем был — уже за сто двадцать перевалило! А всё молодцом трымавсь. Если бы не пропал — жил бы и до сих пор.
Служебная машина быстро домчала до хаты Фёклы Матвеевны.
Старушка достала внушительную связку ключей, взяла один и отперла сени. В сенях было темно. Сидоров случайно налетел на лопату, и, шарахнувшись в сторону, вступил в ведёрко. Лопата грохнулась на пол, а сержант, громыхая ведёрком, чуть не полетел за ней. Серёгин включил фонарик, разогнав мрак. Сидоров стоял на одной ноге, пытаясь стряхнуть со второй злополучное ведёрко, и размахивал руками, чтобы не потерять равновесие. Фёкла Матвеевна невозмутимо перебирала ключи в поисках нужного.
— У нас, в Лягушах, нэма свитла, — сказала она. — Осторожней в сенях, забиться можно. Я-то привычная, а вот вы…
Наконец, Сидорову удалось избавиться от ведёрка, и оно со звоном отлетело в угол.
— Уф-ф! — выдохнул сержант, вставая на обе ноги.
Фёкла Матвеевна наконец-то отыскала ключ и впустила гостей в хату. Засветила каганец. Пётр Иванович выключил фонарик, чтобы не разрядить аккумуляторные батарейки. Неверный тусклый свет залил чистенькую комнату.
— От так и живемо, при свечах, — уныло вздохнула старушка, усаживая милиционеров за стол. — А ранише, помню, молода була — так всё — и радио, и телевизор даже был!..
Серёгин присмотрелся и понял, что покрытая нарядной кружевной салфеточкой тумбочка, на которой стоял аккуратный вазон с дельфиниумом, по-настоящему — старинный телевизор «Берёзка».
— Пойду, состряпаю ужин, — Фёкла Матвеевна удалилась на кухню.
Серёгин достал потрёпанную, исписанную до половины записную книжку и синюю тридцатикопеечную ручку без колпачка.
— Надо составить план действий. За завтрашний день мы с тобой должны многое успеть, — сказал он Сидорову. — Во-первых, архивы. Нужно найти всё о Гопникове.
Пётр Иванович раскрыл блокнот и принялся по пунктам записывать план.
— Надо допросить тракториста, — вставил Сидоров. — Зайцев столько о нём нарассказывал!..
— Верно, — кивнул Серёгин, занеся в свой план очередной пункт. — Тракторист… За трактористом нужно следить. Как Зайцев. Только не хватать и не упускать из виду.
Обсудив план действий, Пётр Иванович сказал:
— Когда вернёмся в Донецк… Нет, нужно позвонить Усачёву сейчас и сказать, чтобы ещё раз допросил Сумчатого. Надо узнать, не слыхал ли Сумчатый про Верхние Лягуши.
Сидоров достал мобильный телефон. Пощёлкал.
— «UMC» не работает, — сказал он. — Нет покрытия.
— Ух! — пробормотал Серёгин. — Вечно они со своим покрытием!
— Но у меня ещё «Киевстар» есть! — бодро заявил Сидоров.
— Ну, давай свой «Киевстар»! — вздохнул Пётр Иванович.
Сержант открыл крышечку телефона и поменял SIM-карточку. Снова включил телефон. «Не обслуживается» — высветилось на экране.
— Чёрт! — чертыхнулся Сидоров. — И «Киевстар» не берёт!
— Хм… — задумался Пётр Иванович. — Надо бы узнать у Фёклы Матвеевны, где тут телефон.
— Скучно… — пробормотал сержант. — Хоть музончик послушать, что ли!
С этими словами Сидоров полез в карман и извлёк оттуда радиоприёмник на батарейках. Попытался настроить. Приёмник кашлял и выл, но, наконец, Сидорову удалось поймать весёленькую песенку Сердючки. И она чистенько играла. Стенные часы в виде домика с кукушкой прокуковали десять. И вот тогда приёмник снова отвратительно захрипел. Из динамика в хоре разнообразных шипящих и свистящих фонов послышался чей-то голос:
— Centre, centre, answer, answer! It’s… Пш-ш-ш-ш! Фр-р-рр! — несмотря на плоховатый приём, было понятно, что таинственный голос говорил по-английски. Но фоны захлестнули его, и голос стал неслышим.
— Ну, что это такое?! — Сидоров вскочил, схватил приёмник, начал постукивать по нему пальцем, ходить с ним по комнате, вертя антенной туда-сюда.
Среди жуткого шипения появился другой голос:
— Report me,… Др-р-р! Пи-и-и! Ш-ш-ш! — но и он тоже был «съеден» шумами.
— Да что это, к чёрту, такое?! — разъярился Сидоров. Казалось, он сейчас закипит.
— Что-то глушит радиовещание, — спокойно сказал Пётр Иванович. — И что-то интересное. А ну-ка, попробуй ещё раз это поймать!
Сидоров снова завертелся по комнате.
— Do you found?.. Кар-р-р! Ф-ф-ф!! — вынырнуло из динамика.
— Ты не мельтеши, а лучше стань там, где лучше всего было слышно, — посоветовал Пётр Иванович.
Но Сидорову больше не везло. Где бы он ни становился, всюду слышались только фоны и шумы. Ровно в десять двадцать всё прекратилось, и по радио опять заиграла музыка.
Однако насладиться ею снова таки не удалось. Ближе к одиннадцати нестерпимо расквакались древесные лягушки, в изобилии водившиеся в окрестностях.
— Да чего они так орут? — проныл Сидоров.
— В нас так завжды, — отозвалась Фёкла Матвеевна.
Она принесла гостям по тарелке горячей гречневой каши с мясом и по кружке молока с мёдом и тёплым, ароматным хлебом собственной выпечки.
Потирая руки, Серёгин и Сидоров принялись за еду. Тихо дрожал огонёк каганца. За окном квакали лягушки. Радио Сидоров выключил: вместе с лягушачьими криками звуки хитов вызывали мигрень.
— Да, Сань, чуть не забыл, — прошамкал набитым ртом Пётр Иванович. — Завтра мы с тобой с самого утра едем к плотнику, берём его с собой и везём в дом. Он должен нам показать, где именно появился «чёрт».
— М-м-м! Какой отличный хлеб! — похвалил Сидоров. — В Донецке такого не бывает. Там одни черствущие батоны… А мёдик! Просто супер!
— Мёдик наш, лягушинский, — довольно улыбнулась Фёкла Матвеевна. — Чистый-пречистый, липовый. А хлебец такой ещё моя прабабка, Анисья Силовна, царствие ей небесное, пекла! Соседки всё ходили к ней, рецепт выведывать, но никому не открыла, только нам, родным!
