Анна Белкина - G.O.G.R.

— Ну, милиции он не имеет права отказывать, — сказал Сидоров. — Да… Вот, — сержант порылся в кармане. — Вы не знаете его?

Сидоров показал Фёкле Матвеевне фоторобот того, кого называли Тенью.

Старушка долго изучала фото, а потом покачала головой.

— Ой, — сказала она. — Так то ж — городской какой-то… В нас такие не водются. Не знаю.

— А где дом, в котором жил этот Гопников? — спросил Пётр Иванович.

— Далеченько отсюда будет. Я бы вас довела, да заморилась…

— У нас же машина есть, — сказал Сидоров.

— От, як добрэ! Зараз из витэрцэм!

Глава 2. Первая вылазка

Пётр Иванович и Сидоров посадили бабку Фёклу в свою «Самару» и поехали через всю деревню к дому Гопникова. Пётр Иванович поворачивал, куда показывала старушка, а Сидоров на заднем сидении жевал чипсы с сыром.

— Он вин! — сказала Фёкла Матвеевна и указала вперёд.

Впереди показался дом. Высокий, старый, серый каменный дом с дырявой черепичной крышей и башенками. Большие стрельчатые окна зияют пустыми рамами. А уцелевшие стёкла — непрозрачные от толстого слоя пыли и грязи. Особняк окружён разваливающимися остатками булыжного забора. Там, где был сад — возвышаются сорняки в рост человека. Повсюду — следы запустения и бесхозности.

Было уже восемь вечера, но ещё светло. Где-то в непомерно разросшихся кустах весело чирикали птички.

— До темноты успеем, — сказал Пётр Иванович. — Саш, фонарик захвати!

— Уже взял! — бодро гаркнул Сидоров и включил-выключил большой красный фонарик.

— А я тут посижу, — проскрипела Фёкла Матвеевна.

Внутри было темно и холодно. Пахло сыростью. По стенам от потолка до самого пола тянулись длинные трещины, из которых вытекали капли влаги.

— Фу ты, чёрт! — послышался сзади выкрик Сидорова.

— Что случилось?! — резко обернулся Пётр Иванович.

Сидоров махал руками и тёр лицо.

— Да ничего, — пропыхтел он. — Просто в паутину впутался… Фонарик лучше зажечь.

— Ладно, зажигай.

Сидоров щёлкнул выключателем, и луч света скользнул по потолку. Вдруг раздался какой-то свист, прихожую заполнили чьи-то скрипучие крики.

— Ложись! — скомандовал Серёгин, и бросился на холодный и сырой пол. Сидоров упал за ним.

С потолка сорвалась целая туча летучих мышей и с противным свистом понеслась наверх, в темноту.

— Фу, какие страшные у них морды! — фыркнул Сидоров. — Брр! Да тут мох прямо на полу растёт! — буркнул сержант, счищая зелёный налёт с брюк и рубашки.

— Ладно тебе, Санька! — сказал, вставая, Серёгин. — Как думаешь, плотник, наверное, дальше прихожей не ходил?

— Да уж, — выдохнул Сидоров. — Ещё бы! Я бы тоже не пошёл дальше! Тут, наверное, все ступеньки прогнили. Как бы ни упасть… А-а-апчхи!

— Будь здоров!

— Сыро тут… Нет, здесь определённо никто не живёт.

— Наверное, остановился там же, где и мы сейчас стоим, — продолжал рассуждать Серёгин. — А ну, Сань, посвети-ка на пол!

Сидоров направил фонарик себе под ноги и повёл его к стене, пока не поймал в круг света явно обозначившуюся на мокром, осклизлом полу крышку погреба.

— У-у-у, да тут подвал! — сказал Пётр Иванович. — Теперь ясно, откуда появляется этот «чёрт».

— Тут замок, — протянул Сидоров.

Серёгин посмотрел на замок. Он был старый и ржавый, как будто его уже лет десять никто не трогал.

— Санька, принеси-ка лом из машины!

— Хорошо, — ответил Сидоров и побежал на улицу к «Самаре».

— Что такое, сынок? — удивилась бабка Фёкла.

— Ничего, Фёкла Матвеевна, — ответил Сидоров. — Мы, кажется, нашли что-то!

Старушка только охнула.

Сидоров открыл багажник, схватил ломик и побежал назад, в дом.

— Ну, сейчас мы собьём этот замочек, — проговорил Серёгин, беря лом в руки. — И, возможно, найдём внизу следы нашего «чёртика». А они, а свою очередь приведут нас туда, куда нам нужно.

— Вы уверены? — заколебался Сидоров.

— В том-то и дело, что нет, — вздохнул Серёгин. — Но это — наша единственная зацепка. Зайцева завербовали именно здесь. Помнишь, что он нам про чёрта рассказывал?

— Ага! Буровил дурь какую-то… Про тракториста.

Серёгин сбил замок и откинул крышку. Сильный запах затхлости и сырости ударил в нос. Сидоров посветил вниз. Из темноты вынырнули осклизлые каменные ступеньки, ведущие куда-то вглубь подвала.

— Ну что, придётся спускаться, — сказал Серёгин. — А я, кстати, и забыл про того тракториста. Как вылезем отсюда — обязательно проработаем.

— Вы уверены, Пётр Иванович, что нужно спускаться? Может, лучше, пойдёмте прорабатывать тракториста? — поёжился Сидоров. — Здесь жутко, как в склепе. Мне кажется, что ещё чуть-чуть, и мы найдём тут чей-нибудь скелет…

— Ну и что? — удивился Серёгин. — Пусть даже мы его и найдём?

— Да я умру со страху!

— Хм… Он же мёртвый, скелет-то. Что он тебе сделает?

— Ничего, он просто страшный.

— Не думал, что ты боишься скелетов… — покачал головой Серёгин. — Ну что, пошли? Чёрта надо искать сразу, пока не успел смыться. А тракторист твой никуда не денется. Дай-ка мне фонарик!

Сидоров отдал Петру Ивановичу фонарик. Капитан взял его и стал осторожно спускаться вниз. Сержант, оглядываясь и цепляясь за покрытые мхом стены, поплёлся за ним. Один раз Сидоров поскользнулся, налетел сзади на Петра Ивановича и они чуть не покатились вниз кубарем. Но Серёгин ухитрился удержаться и удержать сержанта.

— Осторожней, Санька, — сказал он. — Тут упасть нечего делать.

Но вот ступеньки кончились, и милиционеры оказались в самом обычном погребе. Вдоль стен тянулись длинные полки, уставленные позеленевшими, покрытыми паутиной банками. В погребе было так же холодно и сыро, как и в прихожей. Заканчивался погреб глухой замшелой стеной, возле которой ничего не стояло.

— Вот и всё, — с расстановкой сказал Серёгин. — Конец путешествия.

— А-а-а-а! Пётр Иванович! Там! Там! — раздалось за спиной.

— Что такое?

Сидоров тыкал пальцем в угол и дрожал. Серёгин направил туда фонарик. Сначала из угла блеснули злые красные глазки, а потом луч фонарика выхватил из темноты крупную серую крысу. Та в страхе жалась к стене.

— А… Крыса, — выдохнул Сидоров. — Нечего бояться.

— Я думал, что ты храбрее, — разочарованно протянул Серёгин. — А ты пугаешься каждой ерунды.

— А я и, правда, храбрый! — отозвался Сидоров. — Вот бандитов я не боюсь, а эта вся мистическая, как вы сказали, «ерунда», меня пугает.

— Ну, ладно, — сказал Пётр Иванович. — Надо выбираться из этого погреба. Тут пенициллина — завались. А больше — ничего.

— Может, посмотрим, что там, в банках этих?

— Ты что, голодный? — удивился Пётр Иванович.

— Да нет, просто…

— Ну, давай.

Пётр Иванович осветил банки. Они были основательно покрыты пылью и путиной, став почти непрозрачными. Но внутри не было ничего особенного — самые обычные огурцы и помидоры, грушёвое варенье, кабачки и сладкий перец. Никаких заспиртованных рук и голов, или ужей с воронами — ничего, достойного настоящего чёрта.

— Ну что ж, и здесь ничего интересного, — подытожил Серёгин. — Пошли наверх.

— Может, возьмём баночку чего-нибудь? — у Сидорова действительно урчало в животе.

— Здесь давно уже всё несъедобное. Видишь: тут плесень, — Пётр Иванович показал на одну трёхлитровую банку с огурцами. Прямо посередине в ней бесцеремонно расположился огромный, бежево-коричневый плесневый гриб.

— Фу! — отшатнулся Сидоров. — Ну и мерзость!

— Ну, вот, — улыбнулся Пётр Иванович. — А ты хотел это есть. Пусть растёт. Может, эволюционирует во что-нибудь более симпатичное…

— Кишки подвело… — пожаловался Сидоров.

— Ничего, приедем, Фёкла Матвеевна накормит.

Серёгин и Сидоров выбрались из подвала. Ботинки их были заляпаны грязью. На плечах висела паутина.

— И так, здесь мы ничего не нашли, кроме одной крысы и той расчудесной плесени, — сказал Пётр Иванович. — И что там навыдумывал этот плотник?

— А ещё те люди, которые из окон повыскакивали, — добавил Сидоров. — У них, что, была массовая галлюцинация?

— Ну, допустим, их кто-то специально напугал, чтобы не лезли. Да, допустим, дело было именно так. Но. Первый вопрос: зачем пугать? Значит, пугавший должен был охранять что-то, что спрятано в этом доме. Ведь не развлекался же он? Вопрос второй: где он прячется? Ведь не будет же нормальный человек отсиживаться в таком кошмарном подвале годами, чтобы напугать одного-двух любопытных? Вопрос третий: почему он нас не пугает? По выбору, что ли? Мы даже в его подвал залезли, а он даже и не думает препятствовать. И, наконец, последний вопрос: кто это?

— Слушайте, Пётр Иванович, может, это Гопников был? А теперь он умер и — всё — пугать больше некому?