Бумажные самолёты - Максим Кощенков
Собравшись с силами, Эмили отвечает:
— Мне кажется, ты способен любить только себя.
Глава 12
Даррэл
Стараясь не обращать внимания на косые взгляды коллег, которые обрушиваются на нас, как цунами, я провожу Кэрри в свой кабинет и запираюсь на ключ. Интересно, она почувствовала на себе хотя бы один из них? Да и так ли сейчас важно, что подумаютлюди? Кажется, что после изучения отчёта судмедэксперта что-то в Кэрри изменилось навсегда. Она прячет лицо в ладонях и просит передать ей салфетки. Глядя на неё, трудно поверить, что ещё вчера она чувствовала себя абсолютно счастливой. Может, мне послышалось, а может, она и вправду призналась в этом прошлой ночью перед тем, как я провалился в сон… Но теперь её хрупкое счастье разлетелось вдребезги. Убеждая себя, что в этом нет моей вины, я подбираю со стола результаты сегодняшней экспертизы и убеждаюсь: кровь на простыне действительно совпадает с кровью погибшей.
— Как мы упустили одного несчастного убийцу? Где мы просчитались? — цедит Кэрри сквозь зубы. — А что, если убийц было несколько и они действовали сообща?
— Единственный способ узнать наверняка — сосредоточиться на уликах, — сдержанно отвечаю я.
— Кто-то очень хотел, чтобы всё напоминало самоубийство. Но кто?
Ответ вертится у меня на языке. Если я правильно помню, Кэрри уже упоминала того, кто покинул место преступление ещё до приезда полиции. И это был Майк.
Знакомство с Майком не задалось с самого начала. А это произошло задолго до того, как он застукал нас с Кэрри в постели. Наша негласная вражда началась в тот же день, когда я доставил его и его дружка в участок за вождение без прав. Я тогда только получил должность в Калифорнии, а они чуть не снесли мне бампер. Я тормознул их, чтобы сделать выговор, но в этом было столько же смысла, сколько в солнцезащитных очках после захода солнца. Сколько бы я ни объяснял, что у меня были веские причины, они не хотели меня слушать. Майк вообще считал себя невиновным. Он считал, что арестовать надо было того, чья была машина. Закон посчитал иначе. Правда, ни его друг, ни тем более Майк не из тех, кто любит чесать языком. Бог знает, сколько раз мы начинали сначала, но всё неизменно заканчивалось молчанием: Майк соглашался говорить только в присутствии Кэрри. Может, он затаил на меня обиду за то, что я хотел привлечь его к ответственности, а может, ему просто было нечего сказать. Я могу только догадываться. Без Кэрри из этого парня и слова не вытянешь.
Огонь нашей вражды разгорался медленно, но верно: чем чаще мы виделись, тем сильнее укреплялась наша взаимная неприязнь. Однажды мне надоело закрывать глаза на преступления, которые Майк вытворял на дороге. Кэрри как никто должна была меня понять. Наш долг — ловить, а не покрывать преступников. Разумеется, я не преследовал цель посадить Майка за решётку. Разве я сам не плевал на правила, когда был подростком? Иногда даже полезно совершать ошибки: это единственный способ понять, чему ты научился на самом деле. Это всего лишь очередной шаг навстречу взрослой жизни. Жаль, что ни в одной школе не объяснят, что это то же самое, что и заново учиться ходить.
И уж точно никто не предупредит, что в любой момент можно потерять равновесие.
Чувство долга взывало к справедливости, но Кэрри категорически отказывалась мне помогать. Её можно понять. Какой матери хочется, чтобы у её ребёнка были проблемы с законом? Но я знал: мы делаем поблажки тем, кто совершает преступление, а значит, косвенно прикладываем к нему руку. Когда той же ночью мы с Кэрри лежали в обнимку на кровати какого-то мотеля, я принял одно из самых важных решений в своей жизни. Мне не оставалось ничего другого, кроме как настоять на её отставке. Я рассчитывал, что так у неё появится больше времени на сына и что ей удастся вправить ему мозги.
Она смотрит то на заключение судмедэксперта, то на меня. В её глазах появляется страх. Я возвращаюсь на место и сцепляю руки в замке.
— Майк этого не делал, — шепчет Кэрри.
Мне сложно представить этого парня в роли убийцы, но дело в том, убийца — это не роль. Это образ жизни. Мы оба знаем, что Майк — далеко не пример для подражания. На его счету десятки замятых преступлений. У него напрочь отсутствует страх перед законом, а значит, он вполне может чувствовать себя безнаказанным.
— Мне очень хочется в это верить.
— Что значит «очень хочется в это верить»? — удивляется Кэрри. — Я уверена, что он непричастен.
— Возможно, он что-то недоговаривает, — предполагаю я.
— Нет. Исключено.
Я изгибаю бровь. Воцарившаяся в кабинете тишина кажется удушающей, головокружительной, сводящей с ума. Мне требуется время, чтобы унять дрожь в руках. Кэрри похожа на загнанного в угол котёнка. Она проходила через это уже много раз: я вызывал её в участок, и мы говорили с глазу на глаз обо всём, что натворил Майк. Это были дни, когда сердце замирало от испуга, когда тонкая грань между добром и злом оказывалась размытой, когда солнечная Калифорния становилась тоскливо-серой. Дни, которые хотелось вычеркнуть из календаря. Что плохого в том, чтобы хотеть защитить своего сына? А что хорошего в том, чтобы защитить убийцу?
— Я…
— Ты шокирована, я знаю. И тебе хочется его защитить.
— Майк не убийца, — жалобно повторяет Кэрри, глядя на документы на столе.
Сколько раз мне хотелось сжечь их раз и навсегда, лишь бы они больше не вставали у нас на пути? Сколько раз мне хотелось сделать Кэрри счастливой, но что-то постоянно мешало? Не знаю, верит она мне или нет — я могу только догадываться.
Кэрри бледнеет. Кажется, она впервые осознаёт весь ужас ситуации. «А что, если Майк и вправду что-то скрывает?», — мелькает у неё в голове. Ведь все худшие поступки совершаются из лучших побуждений. В уголовном мире есть три золотых правила допроса: нельзя давить, нельзя применять силу и нельзя задавать наводящих вопросов. Но что, если вчерашний свидетель становится подозреваемым? Здесь однозначный ответ даёт только закон, но никак не сердце. Особенно, если оно — материнское.
Когда раньше я подвозил Кэрри с Майком до дома после наших «профилактических бесед», она всегда старалась не смотреть на меня и время от времени шумно вздыхала. В глубине души она, наверное, понимала, что поступала неправильно. Она поднимала глаза только на Майка,
