Возраст гусеницы - Татьяна Русуберг
— Не тупи, Мартин. Разуй глаза и посмотри вокруг! — ворчит отец.
— Корабль загружен попой! — прыскает Лаура.
Мы все смеемся.
— Неправильно, — отвечает папа.
— Я знаю, я знаю! — кричу я. — Фарами!
— Фары начинаются с «ф», а не с «п», — поправляет меня Лаура.
Игра продолжается, но мне становится скучно. Мы едем уже давно. Я устал, мне надоело сидеть пристегнутым в детском кресле. Я знаю, что ремень снимать нельзя: папа очень сердится, когда я это делаю. Мама тоже сердится, но папа больше. Но я совсем недавно научился отстегивать ремень сам, и мне очень нравится это делать. Нравится этот звонкий
металлический «клик!», когда все получается. Если отстегнусь, пока все громко спорят из-за игры, может, никто не заметит?
«Клик!»
— Педалями, — предлагает Мартин. — Корабль загружен педалями.
Вдруг нас всех бросает вперед. Меня больше ничего не держит, и я вылетаю из кресла. Ударяюсь об экран в меховом футляре в виде панды, висящий на спинке сиденья впереди. «Панда! — успеваю подумать, прежде чем из глаз брызгают слезы. — “П” — это панда!»
— Какого черта, Мартин! — кричит отец. Я вижу сквозь слезы его красное, искаженное гневом лицо между передними сиденьями. — Я же говорил тебе следить за братом! Смотри, что из-за тебя случилось, засранец! Ты же сидишь рядом. Неужели так трудно вытащить палец из жопы и проверить этот гребаный ремень?!
Мартин сажает меня обратно в кресло, но я реву и брыкаюсь.
— Ничего бы не случилось, если бы ты не затормозил, — доносится до меня его дрожащий голос. — На дороге никого не было, мы все видели. Зачем ты тормознул?
— Ах, вот как?! — Отец психует еще больше. — Теперь ты будешь меня учить машину водить, щенок?!
— Нет, я просто…
Визжат тормоза, но на этот раз меня только сильно тряхнуло — Мартин успел пристегнуть ремень. Машина останавливается. Папа выскакивает под дождь. Задняя дверца распахивается со стороны Лауры.
— Вылезай!
Сестра начинает молча спускать ноги из машины, но отец рявкает:
— Не ты. Этот умник! Я же предупреждал: будете указывать мне, как водить, — пойдете до дома пешком! Все, шутки кончились. Вылазь давай!
— Дорогой, но ведь до дома еще километров десять, — вмешивается мама. — Да еще дождь идет. Я уверена, Мартин не хотел. Он просто увлекся игрой и…
— Но ведь это же не в первый раз, Матильда! — орет папа. — Он постоянно делает все мне наперекор. И мелкий
туда же: все время снимает этот гребаный ремень. Еще бы — с таким-то братцем. Выходи из машины, кому говорят!
Мартин перелезает через Лауру. Дверца захлопывается. Отец садится на место, стряхивая с волос и лица воду. Машина трогается.
— Дорогой, может, остановимся? — снова пробует мама. — Уверена, Мартин уже все понял. Пусть отделается испугом.
— Этот баран?! — зло бросает отец. — Нет, он поймет, только если всю дорогу под дождем протопает. И кстати: правильный ответ — «панда».
Вечером я забираюсь к брату в постель. Я часто делаю так, если не могу уснуть или просыпаюсь из-за кошмара. Сегодня Мартин необычно горячий; простыня, пижама и даже одеяло с внутренней стороны противно влажные. Но я все равно остаюсь. Сворачиваюсь клубком у него под боком и говорю:
— Прости меня, пожалуйста. Я больше не буду снимать ремень. Ты не сердишься?
— Конечно, нет, — говорит он и привычно обнимает меня.
— А я выиграл! — улыбаюсь я в темноту. — Я знал, что это была панда.
Я проснулся, все еще чувствуя на своем плече тяжесть руки брата.
«“П” — это папа!» — звенело у меня в ушах.
Ну конечно! Правильный ответ всегда был у меня прямо под носом. Вот только мне, тормозу, потребовалось снова как следует приложиться головой, чтобы мозги встали на место, — и смазанные детские даже не воспоминания, а их обрывки стали складываться в единую картину.
Я сел в постели, подоткнул под спину подушку и, борясь с головокружением, взял с прикроватного столика телефон. Прислушался к тишине в номере. Очевидно, Маша ушла в аптеку, как обещала, и еще не вернулась. Я открыл список сообщений и нашел эсэмэску от Лауры. Нажал на дозвон. Да, я пообещал никогда больше не беспокоить сестру, но это было до того, как я вспомнил. До того, как понял, что она мне врала, и догадался почему.
Раздались длинные гудки. Только бы Лаура не скинула звонок, поняв, что это я.
— Алло, — наконец прозвучал ее немного усталый голос.
На заднем плане слышалось хныканье Оливии и мультяшные голоса из телевизора.
— Это был отец, да? — спросил я с места в карьер, чтобы она не успела скинуть звонок. — Ты до сих пор боишься его. Мы все боялись. Ты. Я. Мама. Даже Мартин. Но только он сумел дать папе отпор. Поэтому отец над ним издевался. И поэтому ты мне соврала, да?
— Н-ноа? — запинаясь, выдавила Лаура. — Я же просила тебя не звонить.
— Помнишь игру, которую папа так обожал? — продолжал я, чувствуя странную легкость в голове, будто она была шариком, наполненным гелием. — «Корабль нагружен…»? Мы часто играли в нее в машине. И отец всегда выигрывал. Знаешь почему?
Лаура молчала, тихо дыша в телефон, но не отключаясь.
— Когда я был маленьким, то думал: дело в том, что папа очень умный, — продолжил я. — Вот только выигрывал он ни хрена не поэтому. Просто каждый раз, когда кто-то называл загаданное им слово, он тут же придумывал другое. Он жульничал. Он врал всем нам, Лаура. Всегда врал! А о чем врешь ты? И как он заставил тебя…
Сестра дала отбой, но прямо перед тем, как короткие гудки задолбились в барабанную перепонку, я услышал короткий всхлип и понял, что попал в яблочко.
— Медведь, привет!
Открылась и закрылась дверь номера, кеды покатились по полу в прихожей.
— Уже проснулся? — Мария заглянула в спальню, покачивая на пальце пакетик с логотипом аптеки. — Маша пришла, ядику принесла.
Я перевел на нее взгляд, и улыбающееся лицо мгновенно посерьезнело.
— Что случилось? Снова плохо, да?
— Да, — бесцветно ответил я. — Только дело не в сотрясе. Я кое-что вспомнил. Из детства.
Маша нахмурилась. Вошла в комнату и села на край кровати, с беспокойством глядя на меня.
— Хочешь рассказать?
Я медленно кивнул.
— Только это займет какое-то время. Я, наверное, буду сбиваться и путаться. Я ведь тогда маленький был. Трудно…
— Все окей, Медведь. — Она накрыла мою нервно сжимающуюся и разжимающуюся ладонь своей, шершавой от пластыря. — Я не тороплюсь.
Я сделал глубокий вдох и выдохнул через рот, пытаясь расслабить стиснутые челюсти.
— Ты была права. Мы с Мартином в детстве были близки — ну,
