Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Однако противная летчица не обращала никакого внимания на то, как к ней относится топограф. Он притворялся, что абсолютно безразличен к ней. Она без всякого притворства платила ему полным равнодушием.
«Ладно, — злился Зимин, — залечи свою ногу, а тогда и сердечком займемся».
И напевал, шагая с нивелиром:
Сердце красавицы
Склонно к измене
И к перемене,
Как ветер мая...
Кончилось лето в тайге. Вот уже и позолота появилась на березах. Сосна пламенеет над обрывом, как деревенская красавица, вышедшая в воскресный день на гулянье. Какой прозрачный воздух! И как пряно пахнут осенние травы! Сыроежки, то ярко-красные, то лиловатые, растут прямо на тропинках, как будто нарочно хотят обратить на себя внимание.
Уже никто больше не спорит о преимуществах тоннеля или о дешевизне обходных путей. Николай Иванович составляет подробное описание залежей молибдена. Ирина усиленно изучает тоннельное дело, топографию. И все хотят закончить скорей работы и расстаться с перевалом.
Утрами холодновато. Участники экспедиции выходят из палатки и считают, сколько пролетело к югу журавлиных стай.
— Пора и нам, — говорит Николай Иванович. — На той неделе снимаемся с места.
Игорь с тревогой смотрит на Ирину: неужели придется расстаться? Он каждый день приносит ей что-нибудь: то живого ужа, то отборную спелую бруснику в берестяной упаковке, то легкое-легкое, брошенное жильцами осиное гнездо.
Вечерами они садятся на камне около Арги и говорят о музыке, о жизни, о своем будущем... Арга грохочет, пенится. Тайга величественно молчит, думая свою осеннюю думу.
— Давайте поклянемся, — предлагает Игорь, — когда будет построена дорога, приехать сюда, на это место, сесть на этот самый камень и вспомнить все былое... И чтобы выполнить нашу клятву, где бы мы ни находились к тому времени.
— Тогда и камня этого не найдете... Какой вы смешной, Игорь!
— И вовсе не смешной. Ну что тут смешного, что мне хотелось бы еще раз с вами встретиться!
— Да мы пока не расстаемся.
— Ну да! Знаю я вас! Как только доберемся до железной дороги, купите билет и поедете учиться танцевать и доказывать всем, что вы и со сломанной ногой можете быть летчицей, как Мересьев в книге!
Ирина нахмурилась и долго молча смотрела на Игоря.
— Ив книге и в жизни это очень романтично. Но мне кажется, что нельзя любить профессию больше, чем позволяет здравый смысл. Вовсе не обязательно подражать Мересьеву.
Игорь с любопытством повернул к ней лицо. То, что она высказала — пусть запальчиво и не. совсем точно, — это выстраданное, это то, о чем она, вероятно, много думала за эти три месяца.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ВЕЧНОЕ ПЕРО
1
В пассажирский зал Сызранского вокзала вошел холеный, элегантный мужчина. За ним, еле поспевая, бородатый носильщик в фартуке с бляхой нес большой красивый чемодан.
— Буфет? — произнес приезжий сквозь зубы, не выпуская папиросы изо рта.
Это означало, что он спрашивает, где здесь находится буфет.
— Буфет будет дальше, гражданин. Направо по коридору. Только сейчас там полно, все столики заняты. Сразу три пассажирских! С ног сбились, сколько этого пассажира привалило!
Буфет был огромный, выкрашенный масляной краской, с пальмами. В глубине зала возвышалась стойка, пышная, торжественная, похожая на языческое капище, посвященное богу чревоугодия. За сверкающими стеклами красовались хрустальные вазы с пирожными, соблазнительные салаты, розовые кремы и еще какие-то сооружения из сбитых сливок, сдобного теста и цукатов. Накрахмаленные скатерти, чистейшие салфетки. Прейскуранты в узких с золотым тиснением папках. Начищенные до ослепительного блеска пепельницы. Огромные картины в массивных золоченых рамах на стенах. И буфетчица — сочная, дородная, в белейшем халате и с серьгами в ушах — сама по себе экспонат красоты и вежливого обращения.
Вошедший в зал расстегнул пальто, обнаружив светло-сиреневый костюм, яркое кашне, отутюженные брюки. Быстро окинул он взглядом зал, прошелся взад и вперед, предоставляя всем желающим полюбоваться на его великолепие. Остановил свой выбор на толстяке, скучавшем за бутылкой пива, попросил разрешения подсесть к его столу:
— Буквально везде занято... Если это вас не стеснит...
— Пожалуйста, ничего не имею против. Садитесь, — ответил толстяк неожиданно звонким тенорком.
Прелесть дорожного знакомства заключается в новизне и недолговременности. Встретились, поговорили, скоротали томительные дорожные часы — и разъехались. Ну, взять хотя бы этого, подсевшего к толстяку. Видать, что часто ездит по железным дорогам, человек со средствами, не отказывает себе ни в чем. Угостил вином, заказал на две персоны котлеты де-воляй. Носильщику заплатил со щедростью. Рассказал несколько забавных историй.
Попросил прощения, показал глазами на чемодан. И ушел — пройтись по перрону, купить в киоске газеты и журналы. Вернулся с покупками и уже как к старому знакомому.
Через полчаса оба знали, кто куда едет, где работает, что ценит в жизни и какой видел последний фильм.
Затем дается разрешение и толстяку пойти по своим делам.
— Присмотрите за моими чемоданами? Главное, вот этот. Везу жене в подарок чернобурку. Знаете ли, двадцать лет женат — и все еще влюблен!
— Идите, идите. А к вашему приходу будет кофе.
— Вот и отлично! («Какой милый человек!») Да вы начинайте, начинайте, не ждите меня. Я вижу, вы сластена. Вот бы с женой вас свести. Ей меньше килограмма шоколада не привози, даже и не думай.
— Она правильно подходит к жизни.
— А блестящие безделушки любит, как сорока. Ужо в вагоне покажу, какую д ей брошь купил. Не знаю, одобрите мой вкус или не одобрите.
Минут через пятнадцать толстый пассажир возвращается. Кофе, действительно, приготовлен. Но симпатичного пассажира нет. Что такое? Вместе с ним куда-то исчезли и чемоданы. Да, но его чемодан стоит, как стоял. Тут какое-то недоразумение...
— Недоразумение? — покачивают головами пассажиры за соседними столиками. — Заявите скоренько в милицию. Уплыли ваши чемоданы, вот и все недоразумение.
— Но позвольте! Вот же стоит его чемодан?!
— Это неважно. Либо пустой, либо кирпичи наложены.
