Код Адольфа Гитлера. Финал - Владимир Иванович Науменко
15 часов 00 минут
Трапезничавший Гитлер пальцами левой трясущейся руки стучал по салфетке, лежавшей рядом с тарелкой. Но не это удивило женщин, которые присутствовали сейчас рядом с ним, а то не поддающееся истолкованию странное обстоятельство, что перед смертью фюрер беспечно болтал с ними, как с друзьями, собравшимися в обычной обстановке, при этом сохраняя на лице весёлое спокойствие.
– Милые дамы! – сунув в рот кусочек картофеля, говорил Гитлер. – Вы можете судить о том, насколько полезной была ваша работа и ваше присутствие у меня. Не знаю, как сложится у каждой из вас дальнейшая судьба, когда я и Ева умрём, но поверьте, служить у меня вам было гораздо важнее, чем печатать письма на какой-либо фирме или собирать гранаты на фабрике. За те несколько часов, что вы печатали для меня или давали мне силу и отдых – вы наилучшим образом служили своему народу. Он никогда не забудет ваших услуг, что вы оказали мне.
– Мой фюрер! – вклинилась в разговор Ева. – Вы не изменили своей давней привычке и поливаете льняным маслом запечённый картофель с творогом.
– Нам, вегетарианцам, сложно выбирать блюда! – призадумавшись, ответил Гитлер на этот пассаж жены. – Дорогая! Как только я нахожу, что что-то мне во вред, я прекращаю это. Поскольку я знаю, что мясо, пиво и никотин наносят ущерб моей конституции, я их больше не признаю. Такое решение я принимаю раз и навсегда. Что в этом удивительного, дорогая? Такова наша натура! Что тут можно сказать? Ты вообще очень гордая. Да-да, Ева! Представляете, милые мои деточки, мне потребовались годы, чтобы Ева разрешила мне оплатить такси. Она неделями спала на скамейке в офисе, чтобы я мог ей позвонить. Дома, как выяснилось позже, у фройляйн Браун не было телефона.
– Всё это правда, мой фюрер, но вы подарили мне маленький домик в Богенхаузене! – мягко возразила Ева.
– Я оберегал твоё спокойствие, дорогая! – ответил Гитлер. – Я стал приобщать тебя к своей жизни и опекать тебя. Что в этом плохого?
Послав мужу обворожительную улыбку, Ева, встав из-за стола и попрощавшись с обеими секретаршами и поварихой, удалилась в свою комнату.
– Спасибо! Было очень вкусно, фройляйн Манциарли! – вытирая салфеткой губы, похвалил Гитлер. Выждав, пока все взгляды замерли на нём, встал и задумчиво закончил: – Если человек стал живой развалиной, зачем жить дальше! Нельзя задержать распад физических сил! Время пришло! Конец всему!
Бросив на тарелку скомканную салфетку, сильно сгорбившийся фюрер неторопливыми шагами удалился в свой кабинет.
* * *Поведение Гитлера за столом вывело фрау Юнге из душевного равновесия. Что это? Игра на публику или серьёзное намерение? В качестве секретарши проработав в его ставке три года, она так и не научилась понимать своего шефа. Как, впрочем, и фрау Кристиан. После окончания обеда и ухода из-за стола четы Гитлер они вдвоём стали искать место, где можно спокойно выкурить сигарету. Герда держала себя в руках, но ей не было всё равно, что станет с ними, наложи Гитлер на себя руки. Женщина боялась, что не выживет, если в бункер придут русские и надругаются над ней. У Труди было почти такое же мнение. Оставив приунывшую Герду в кресле, что находилось в комнате слуг рядом с открытой дверью в коридор Гитлера, Юнге не справилась с охватившим её волнением и покинула подругу. Неожиданно она столкнулась с фрау Хойзерман и остановилась.
– Привет, Труди! – Кэт заметила бледность, залившую лицо фрау Юнге. – Да ты больна! И на твоих глазах я вижу слёзы!
– Как мне не плакать, Кэтти! – сокрушенно воскликнула секретарша. – Фюрер и Ева собираются покончить с собой. Прямо сейчас. И самое ужасное в этой ситуации, фрау Хойзерман, я ничего с собой не могу поделать. Я так привыкла к ним, и теперь вот им предстоит умереть. Мне так тревожно. Мне страшно, Кэт, как никогда в жизни!
– Не плачь, Труди! – прижав её к своей груди, стала успокаивать Кэт, хотя в подобной ситуации сама нуждалась в утешении. Но своего действия оно не возымело. – Фюрер не может нас бросить, он всем нам, как отец. Сейчас наша жизнь скользит, сама не зная как, она такова, что в настоящем немцам больше выпадает страданий, чем счастья. И я, с ума можно сойти, не вижу средства отрешиться от грозной, но мирской суеты. Надо лишь потерпеть. Вот увидишь, в последний момент он не станет рисковать, а переменит своё решение. Пройдёт немного времени, русских отбросят от Берлина и нас вытащат отсюда. Это же так очевидно! И всё у нас останется, как и прежде. Только не хнычь! Ты же взрослая женщина, а не маленькая девочка!
– Мне бы твою уверенность, милая Кэт! – тыльной стороной ладони вытерев выступившие на ресницах слёзы, сказала Труди. – Но, увы, я слишком хорошо знаю фюрера – своё решение окончить жизнь в Берлине он не изменит.
Кэт ничего другого не оставалось, как лишь пожать ей руку, послать обворожительную улыбку и уйти. Труди осталась стоять на месте, но её сердце ёкнуло, когда к ней подошёл Гюнше и произнёс:
– Пойдём, фюрер хочет попрощаться.
«Всё-таки он решился пойти
