Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Так, весело болтая, они зашли в «Гастроном» и взапуски стали делать покупки. Мосальский нажимал на десерт. Купил конфет, винограду, гранат, затем его внимание привлекли «коллекционные» вина. Галя купила пикули, кильки, охотничьи сосиски, сыр. Когда они опомнились, была накуплена груда всякой всячины; Мосальский взял огромный пакет, и бечевка врезалась ему в руку.
— Сколько же человек у тебя сегодня обедает?
— Ты, я и Алеша. Павлик не в счет. Он вчера перехватил медовой коврижки и наказан: я его посадила на один куриный бульон.
Двери открыл сам Алексей Сергеевич Страхов, уже вернувшийся из редакции. Он увидел незнакомого человека с пакетом и очень оживленную жену.
— Что ты еще придумала, Галина?
— Ты видишь, кого я привела? Борис, неужели ты не узнаешь Алешку? Это же Страхов из «Большевистской смены»!
Страхов... Вот кто стал ее мужем... В полном лысеющем человеке Борис Михайлович с трудом узнал того худенького Алешу Страхова, сотрудника сельскохозяйственного отдела комсомольской газеты, которого он знал.
Алексей Сергеевич вовсе не узнал Мосальского, но они обменялись крепким рукопожатием.
— Ну, как ты?
— Да вот, видишь. Стареем, брат. А ты?
Прибежал Павлик, толстый, уравновешенный товарищ шестилетнего возраста. Он задал несколько вдумчивых вопросов по поводу содержимого пакета, который принес дядя. Затем объявил Гале:
— Твой бульон я есть больше не буду, потому что я вылил его в окно.
— Вот и отлично. И ты не будешь есть винограда, который принес дядя Боря, потому что мы и его выбросим в окно.
— В которое?
— Вот в это самое.
— А я пойду на улицу и опять принесу его.
Потом началась веселая суматоха. Обед стряпали и сервировали все: Галя, Борис, Павлик и даже сам Страхов, который подпоясался мохнатым полотенцем, чтобы не запачкать пиджак.
Мосальский принадлежал к той породе людей, ко-: торые не очень любят говорить, но зато хорошо слушают и потому считаются замечательными собеседниками.
Галя и Алексей Сергеевич наперебой рассказывали о себе. Они познакомились еще в ту пору, когда Галя двадцатилетней девчонкой необдуманно «выскочила замуж» за Врублевского — «помнишь, работал главным редактором краевого издательства, такой высокий и рябой?» Вскоре Галя ушла от него. Алеша кончил сельскохозяйственный институт и вновь вернулся в газету. Его статьи по вопросам колхозного строительства обратили на себя внимание руководящих работников горкома. Страхов стал заведовать сельскохозяйственным отделом газеты. Вступил в партию.
— А ты, Галя, конечно, тоже в партии?
Опять она вспыхнула и потупила глаза.
— Она у нас за последние годы несколько оторвалась от общественной жизни. Ну, да мы это наладим, — ответил за нее Страхов.
— А потом родился Павлик.
— Да, потом и я родился. Ты расскажи дяде Боре, как я родился вместе с войной, — потребовал Павлик, подняв от тарелки свою круглую мордашку, перемазанную гранатовым соком.
— Павлик родился двадцать второго июня... На другой день Алеша уехал в армейскую газету, а я вскоре поступила на «Сельмаш»...
И они заговорили о войне. Глаза Мосальского сощурились. Во взгляде Гали промелькнули боль и тоска эвакуации, тревога за жизнь ребенка, за жизнь мужа. Страхов вспомнил походную жизнь, горечь и ярость в период отступления, законную гордость, когда судьба войны была решена в битве под Москвой и после разгрома армии Паулюса. Мосальский подумал о славном, талантливом, милом Олеге Лебедеве и спросил о его семье.
— Мама его умерла в позапрошлом году, — сказала Галя тихо.
И каждый из них рассказал обо всем, что было пережито в те годы. В разговоре первенствовал Алексей Сергеевич Страхов, заместитель ответственного редактора газеты, лектор и докладчик областного комитета партии. Он взволнованно говорил об атомной истерии, все больше охватывающей Соединенные Штаты, об очагах террора и шпионажа, об американских военных базах. Галя сидела грустная. Мосальский слушал молча и изредка согласно кивал головой.
— Кстати, — сказал Страхов, — все забываю тебе, Галина, рассказать. Встретил на днях Черниченко. Помнишь, танкист, капитан? Их танковый корпус был прикреплен к нашей армии, мы еще тогда с ним познакомились. Вижу — лица на нем нет. Спрашиваю, что случилось. Полюбил он еще до войны одну девушку — Шуру Бережнову. Собирались пожениться, а тут война. Он на фронт, а Бережновых немцы угнали в Германию. И вдруг Черниченко узнает: Бережнов вернулся. Бежит к нему и видит, что Шуры нет. «Где же Шура?» Оказывается, умерла. От горловой чахотки умерла, и представь, за каких-нибудь несколько недель до их возвращения! Вот оно как бывает! Похоронили Шуру на Мюнхенском кладбище, в чужой земле... Вот вам история капитана Черниченко. Чем его утешишь?
— Бережнов... — наморщила лоб Галя. — Где-то я слышала эту фамилию.
— Конечно, слышала. Он же известный мастер скрипок. О нем и в газетах писали. Вот оно как бывает, — повторил в раздумье Алексей Сергеевич.
И стали перечислять старых знакомых и друзей. Мало их осталось в Ростове, кто уехал, кто погиб на фронте.
— Сколько горя принесла проклятая война! — нахмурилась Галя.
— И много побед, — добавил Страхов. — Как война изменила положение Советского Союза, как разлетелись вдребезги все расчеты врага!
Затем стали говорить о восстановлении Ростова, о кандидатской диссертации Алексея Сергеевича. Вдруг Галя сообразила, что Мосальский терпеливо и с интересом выслушивает все их повествования, но до сих пор ни словом не обмолвился о себе.
— Мы тебя совсем заговорили. Теперь твой черед. Рассказывай все по порядку.
— О чем же рассказывать, Галя?
— О себе!
— Кто ты есть, человече? — пробасил Страхов и потянулся за виноградом.
— Ну, во-первых, — сказала Галя, желая показать, что она помнит письмо Бориса, — во-первых, ты инженер-технолог.
— Вот и не угадала. Скорее — инженер дефективных душ. Моя работа заключается в том, что я пресекаю преступные поползновения наших врагов и даю вам этим самым возможность спокойно и безопасно жить и работать, растить новое поколение, писать диссертации... Я, Галя, работаю в органах государственной безопасности.
— Вот что-о... — несколько разочарованно протянула Галя.
Ей почему-то хотелось, чтобы Борис склонялся над сложными чертежами, имел дело с механизмами... Таким он остался в ее сознании, когда она прочла его единственное посланное ей письмо, где он упоминал, что сдал зачет по точной механике.
— Ничего не скажешь, серьезная профессия, — тотчас же поправил жену Алексей Сергеевич и с особым любопытством взглянул
