Код Адольфа Гитлера. Финал - Владимир Иванович Науменко
Клаус кивнул, всем своим видом показывая палачам из гестапо, что понял вопрос. Он должен расстаться со своей жизнью. Его глаза излучали беззащитность, на его стороне не было никого, и Мюллер смутился, но внешне не подал вида.
– Ты побледнел? – спросил Мюллер и предложил: – Выпей воды, Клаус.
Заметив, что тот не отреагировал на его слова, Мюллер отвернулся. Потом он встал с места, сделал несколько шагов, силясь быстро сообразить, что предпринять, и, торопливо подойдя к столу, взял с его поверхности стакан, и стал аккуратно медленно лить в него из хрустального графина, но невзначай промахнулся, и холодная вода брызнула на пол, на его сапоги.
– Что ещё за оказия?! – вне себя от возмущения, произнёс Мюллер. Казалось, он был в замешательстве или у него стали сдавать нервы. От такого знака «заботы» Клаус вдруг почувствовал, как в душе затеплился безрассудный огонёк напрасной надежды, но он быстро погас, как и возник. Дав время Клаусу напиться, он грубо выхватил из его рук стакан и поставил на стол.
– Оскар! – выкрикнул Мюллер. – Не будем тянуть время. Вы знаете, что надлежит делать.
Стрелитц, переступив назад дверной проём, вышел из камеры. Он отсутствовал недолго, но возвратился в неё не один. С ним был врач. Они оба остались стоять на пороге, по всей вероятности, ждали от Мюллера приказа к действию.
– Время пустых разговоров истекло, Клаус! – произнёс Мюллер. В мыслях он дал себе разрешение перешагнуть через кровь и с удовлетворением отметил, как печать отчаяния оставила свой оттиск на мертвенно побледневшем лице Клауса. – Я не буду тратить его, объясняя, что от тебя требуется. Смирись! Я облегчу твои страдания! Герр эскулап, – обратился Мюллер к врачу, – пройдите к столу.
Оставив Стрелитца у двери, врач приблизился, и Мюллер на глазах у всех подал ему приготовленный чемоданчик и непроизвольно задержал взгляд на его руках с голубыми прожилками вен.
– Приступайте к работе! – приказал Мюллер.
Врач-эсэсовец, открыв его, вынул оттуда шприц, потом сломал ампулу, проверил, нет ли в зелье, которым наполнился шприц, пузырьков воздуха, и, широкими шагами преодолев расстояние от стола до стула, где сидел Клаус, который окаменел от происходящего действия, с улыбкой садиста приблизил иголку к его лицу. В страхе Клаус зашевелился, прижимая дрожащие пальцы ко рту. К потрясению Мюллера, он даже не сделал попытки сопротивления, а всё воспринимал как должное с ним произойти. Мокрая ватка нашла своё место на левом запястье. Клаус дёрнулся, почувствовав иглу под кожей. Мюллер наблюдал всё это собственными глазами и ни разу не вмешался. От этого изуверского процесса он получал непередаваемое на словах наслаждение. Врач, сделав, что от него требовали, вытащил иглу и снова другой ваткой протёр место, где был сделан укол. Стоя за его спиной, Мюллер с интересом наблюдал за ним. Потом врач выпрямил осанку, минут семь понаблюдал за самочувствием Клауса, впадавшего в сонно-наркотическое забытье, усыпляющее силу воли, и спрятал использованный шприц внутрь чемоданчика.
– Как долго пациент будет находиться в таком состоянии? – проследив глазами за движениями врача, поинтересовался у него Мюллер. И тот ответил:
– Средство имеет продолжительное действие на организм, достаточное для того, чтобы наш пациент не ощутил боли.
– Спасибо за работу, доктор! – наблюдая, как врач защёлкнул чемоданчик на замки, поблагодарил Мюллер. – Вы нам здорово помогли! Зигфрид проводит вас к одной пациентке, с которой вам предстоит провести ту же работу, что вы провели в этой гостеприимной камере. – И взмахом руки отослал врача и Зигфрида прочь.
Смерть тянула к себе Клауса когтями ужаса, вызывая судороги и тошноту. Мюллер мог быть доволен своими действиями. Время для смертельного удара им было рассчитано верно. Мнимое послабление со стороны Мюллера в последний момент обернулось для смежившего веки Клауса лишним страданием. Утопающему в цунами безволия Клаусу захотелось увидеть глаза мучителя, он надеялся найти в них быстрое избавление от мук жизни. Но в них читалась лишь одна смерть. Народ. Рейх. Фюрер. Клаус Силипп должен был погибнуть за первое, второе и третье. Жестокость не была свойственна характеру Мюллера, но служебная необходимость заставила его проявить её крайности в отношении Клауса, чья вина состояла в схожести с фюрером. Обманывать врага, считали фюрер и Мюллер, является делом благородным. Подойдя к стулу, Мюллер наклонился над Силиппом, потрепал двойника по щеке, крепко схватил пальцами за щёки, чтобы раскрылся рот, потом, оставив его в покое и взглянув поверх его головы, произнёс:
– Свет будущего ты уже не увидишь, Клаус! Как не увидишь свой дом, семью и ясное небо над головой. Сочувствую, но через тюремное окошко ты не выберешься. Засовы в гестапо крепкие, так что не спорь с судьбой. Ты обречён. Извини, старина, но я вынужден вычеркнуть тебя из списка живых и отправить в многообещающую тьму.
Обернувшись в сторону Оскара, Мюллер сказал:
– Клаус готов! Перестань топтать порог, лучше займись делом. Клаус должен умереть как солдат, проигравший войну. От пули. Это приказ!
