Менеджеры халифата - Ирина Владимировна Дегтярева
Петр не застал Александрова на службе, тот заседал на большом совещании. Генерал перепоручил заняться Горюновым своему бессменному помощнику Володину. Тот заботливо препроводил Петра в свой кабинет, усадил на просторный диван около окна, предложил кофе. Плотный, лысоватый, с пронзительно-голубыми сочувствующими глазами, которые могли в мгновение стать льдисто-холодными, если Константину Константиновичу что-то или кто-то не нравился. На Горюнова он всегда смотрел с отеческой теплотой и, в общем, таким образом транслировал истинное отношение Александрова к бывшему подчиненному.
– Читай, – он протянул ему несколько листков. – Он передал это с большим трудом. Через жену. Она у него вот-вот родит. Улетела обратно в Париж с женой доктора. Тарек уехал в Сирию, едва вырвался от Кюбата.
Горюнов кивнул и торопливо начал читать, все больше мрачнея. Тарек подробнейшим образом, профессионально подмечая детали, описал допрос Теймураза, их очную ставку – имитацию ее, так как о соблюдении каких-то юридических норм речи там не шло, да и как проводить очную ставку, если один из участников находится под воздействием препаратов? Имя, описание внешности не вызывали сомнения, что это Мур. Да и упоминание о встрече Сабирова с Горюновым в Мардине…
«А если спектакль? – думал Петр, не веря, вчитываясь снова и снова. – Что, если Галиб просчитал все-таки Тарека? – зная недоверчивость турка, Горюнов сомневался. – Устроил спектакль с Муром в главной роли, чтобы мы точно считали его погибшим. Это могло быть только в том случае, если Теймураз нас предал. «Погиб» и начнет сдавать методично все, что знал. Зачем?»
Володин сидел за своим письменным столом, пока Горюнов читал, и то и дело бросал взгляды в его сторону, замечая, как ушел в себя полковник, словно закаменел. Петр осунулся, и без того сухое лицо стало совсем как пергамент, сильнее выдались скулы, нос и надбровья. Глаза, голубые, в затенении глазных впадин казались темными. Ссадину на лбу чуть прикрывала спадавшая на лоб прядь черных с проседью волос.
– Что тебя тревожит? – не удержался от вопроса Володин.
– Хочу почитать оригинал, – вместо ответа попросил он, подавшись вперед, и, дотянувшись до письменного стола, положил на него листки. – Мне необходимо видеть оригинал.
– Там же цифры.
– Но он же не по-русски составлял, – возразил Петр. – Мне нужен первоначальный текст.
По приказу Володина шифровальщик принес изначальный текст. Переводил не он сам, хотя знал арабский. А к просьбе отнесся ревниво, будто его заподозрили в некомпетентности.
– Здесь все точно, Константин Константиныч, – уточнил он, протягивая папку Володину, но тот глазами указал на Горюнова, мол, ему отдавай. – И переводили дословно, – обратился он уже к Петру.
Горюнов его не заметил. Он иногда мог проигнорировать людей так, что те умолкали обиженно. Володин с укором поглядел на Петра. Но промолчал, понимая, в каком тот сейчас состоянии.
– Иди, иди, – попросил генерал шифровальщика. – Спасибо.
Через пару минут Петр опустил листки на колени и закрыл глаза. То ли размышляя, то ли от боли.
– Ну чего там? – напомнил о своем присутствии Володин.
– Я надеялся, что это был спектакль для Тарека и для нас.
– Спектакль? – переспросил Володин встревоженно и начал прикидывать вслух. – Тогда он жив? Зачем? Ты хочешь сказать, что он предал? Ты так подумал? Ну этот вариант для нас хуже. А ты говоришь, надеялся… Лучше смерть.
Горюнов дернул плечами, будто этим движением пытался сбросить с себя бремя такого понимания – смерть лучше предательства. Ведь речь шла об их Муре! Он не стал представлять себе, что конкретно почувствовал бы по отношению к Теймуразу, если бы тот в самом деле предал. Но когда узнал о смерти друга, в душе мелькнула с надеждой мысль: «Лучше бы предал и жил бы. Глядишь, там как-нибудь вывернулся бы, но жил».
Однако тогда же моментально пришло осознание, что преданность собственной стране, за которую разведчики порой погибали, была отправной точкой при выборе профессии, и на одной чаше весов этого осознанного выбора преданность и смерть, а на другой – предательство.
Невозможно выбрать одно, чтобы непоколебимыми остались эти чаши абсолютного, эталонного мерила белого и черного. Можно балансировать какое-то время, оставаясь в серой, пограничной зоне, как удавалось это Горюнову и Теймуразу. Но Петр успел вовремя выскочить из рискованной игры. Мур же оказался в ситуации, когда пришлось выбирать.
Горюнов проанализировал сообщение Тарека, каждое слово, представляя, как полковник его писал. Тут проявился профессионализм и многолетний опыт араба. Он осознавал, какие сомнения могут возникнуть у Центра относительно всей этой истории, и как бы отвечал на все вопросы, детализируя. И состояние Теймураза описывал досконально.
– Вы показывали врачу описание состояния Сабирова?
– Он мог имитировать, если уж на то пошло. Но наркологу мы покажем и другим специалистам, – согласился Володин. – Так что с переводом? Есть различия?
– Есть. Я сейчас сделаю перевод более точный в смысле эмоциональной окрашенности излагаемого. По сути, перевели верно, но я хотел понять, почувствовать, нет ли какого-то подтекста.
– Кстати, ты считаешь, арабу можно доверять? Все-таки он попал в лапы MIT. Не слишком ли он легко вышел из этой ситуации, пусть и спровоцированной отчасти им самим? Да, – глаза Володина приобрели льдистый оттенок, – Евгений Иванович планирует еще подробно поговорить с тобой по поводу вашей с Тареком встречи в Ростове.
– А что такое? – улыбнулся Петр. – Я все написал в рапорте. Добавить мне нечего. И я у вас уже не работаю.
– Да, но ты влез в наши дела, подбив Тарека на активные действия, которые мы ему не санкционировали. Что за самовольство? Чем ты руководствовался?
Горюнов промолчал. Взял из стопки на столе листы чистой бумаги и выдернул ручку из стакана, пересел к столу для переговоров и начал записывать перевод.
– Поаккуратнее пиши, – ворчливо велел Володин, сердясь на строптивость Горюнова. – Лучше бы напечатал. А то как курица лапой.
– Такая лапа, как у меня, дорогого стоит. А то сами переводите, – он отодвинул от себя листок.
– Пиши, пиши, – Володин придвинул бумагу к нему. – Как ты себя чувствуешь? Тебя доктору показать не надо? Я знаю, у тебя там заварушка вышла.
– Ну это мягко сказано. Но я в порядке. Я как старый кот, сам залижу свои раны.
«И переживу очередной провал», – мысленно добавил он.
Дописав перевод, Горюнов поднялся, прошелся по кабинету:
– Константин Константинович, а что, Галиб разрешил Тареку сразу уйти из-под его опеки? Или он его сам в Сирию делегировал? Мне любопытно, что там с Хабибом? Как с этим? Мне необходима информация, чтобы отследить моих потеряшек. Причем чем быстрее, тем лучше.
– Об этом с Иванычем. Я
