Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
— То железо и кувалда, а тут враг и меч. Меч рубит.
— Меч отсекает негодное. Нужно, Мартын, человека насквозь просветить. Потом положить на весы все хорошее и все плохое и смотреть, что перетянет.
— Ну что хорошего может быть в таком, как этот! Он зубами лязгает...
— Он храбрый. В глаза прямо смотрит. А стержня нет. Дать ему стержень — и пойдет дело.
Озол с сожалением глянул на начальника и вышел из комнаты. А Павлов сидел, и напряженно думал, и старался решить для себя, как поступить правильно, так, как должен поступить коммунист и чекист. Он еще тогда, в те годы, задумывался над важнейшими установками советской разведки, над тем, что мы призваны не только карать, но и перевоспитывать, находя индивидуальный подход.
Опыт над ротмистром-Овсянниковым был смел, тем более что приходилось идти на ощупь, прокладывать новые пути.
Вернувшись в Тулу, Павлов попросил предгубчека разрешить ему заняться мамонтовцем и в первый же вечер велел привести Овсянникова в свой кабинет.
— Когда вы меня расстреляете? — спросил ротмистр, жадно затягиваясь махорочным дымом.
— Сегодня ночью.
— Зачем вызвали? Что вам от меня нужно?
— Правды.
— Я уже сказал, что никаких сведений не дам. Так что, господин чекист, отпустите-ка меня поспать часок-другой перед смертью.
— О планах Мамонтова мы знаем гораздо больше, чем вы. А вот знаете ли вы, сколько человек было в моем отряде, который разгромил ваш эскадрон? В отряде было восемьдесят пять рабочих, да, да, молодых оружейников, которые делают винтовки на заводе, но не умеют из них стрелять. Не обученные, не военные люди. Что вы молчите? Думаете, небось, что я вру, что у нас был целый полк? Кадровики? Нет, Овсянников, было так, как я говорю. Какой смысл мне говорить неправду? Особенно сейчас, особенно вам... Понимаете?
Овсянников молчал.
— Восемьдесят пять молодых тульских рабочих вдребезги разбили эскадрон — двести пятьдесят профессиональных вояк! Как это могло случиться? В открытом, упорном бою — и мы вас побили. Почему? Отвечайте!
Овсянникова передернуло. В глазах его горели ярость и смятение. Он молчал.
— Не знаете? Эх вы! Господин ротмистр! Вижу, не на пользу вам ученье пошло. А между тем совсем просто: в этом бою русские люди, защищая свое кровное, свою землю, побили английских наемников, у которых не было сознания, что позади — родное, близкое. Наняли — дерись. Что им Россия!
— Но, но. Полегче! — выпрямился Овсянников. — Россия! Я говорю — Россия. Я, русский офицер.
— Вы русский офицер? — презрительно воскликнул Павлов. — Вы были когда-то русским офицером. А затем вы продались за консервы английским капиталистам. Они вас купили, наняли, чтобы захватить нашу страну и поработить ее. Вы — английский наймит. Это не я выдумал. Так о вас говорят сами английские лорды.
Павлов выхватил из ящика стола тонкую брошюру и внятно прочел знаменательный разговор одного члена парламента с Черчиллем, когда морской министр Великобритании, тыча пальцем в карту России, показывал место расположения «своих» войск. Какие же у него «свои» войска. Ясно, какие: Деникина и Колчака.
— Дайте сюда, — хрипло произнес Овсянников.
Павлов бросил ему брошюру. Наблюдал, как он то вспыхивает, то бледнеет, как он кусает губы, как ему горька эта истина в его смертный час.
— Ознакомились? Ну, а теперь слушайте. — Павлов встал во весь рост, и голос его зазвенел металлом. — Вы офицер английской службы. Вы продали Россию. Вы изменник, и мне не о чем больше говорить с вами.
— Нет уж позвольте! Если все это так... я требую... вы должны выслушать меня...
— Что вы можете рассказать мне? Вы не обманете ни меня, ни себя. Вы сами знаете, что предали родину. И мы расстреляем вас, английского наймита, пролившего кровь русских людей. Ступайте!
Павлов в упор смотрел в лицо Овсянникова. Это лицо было белее бумаги. И Овсянников не выдержал взгляда Павлова. Опустил глаза.
На следующий день Павлов снова вызвал его и долго говорйл с ним. Бесчестье страшнее смерти. Овсянников метался, искал оправдания себе и не находил. Все разбивалось о безжалостные факты, о прямые, суровые суждения Павлова.
Через неделю ротмистр, не прося о сохранении жизни, заявил, что считает долгом русского патриота сообщить перед смертью вое, что ему известно об оперативных планах Мамонтова. Павлов знал, что это произойдет. Он уговорил председателя губчека отправить Овсянникова в Москву в ВЧК с сообщением о проведенной с ним работе и с предложением использовать недавнего врага на дело революции.
Вскоре после этого Павлов получил неожиданный вызов в ВЧК.
— Вызов этот взволновал Леню, — рассказывала Наталья Владимировна Мосальскому. — Внутренне он был убежден в своей правоте, но его товарищи из губчека относились по-разному к его опыту с Мамонтовским офицером. Некоторые называли его «павловскими фантазиями» и говорили, что «здесь не институт благородных девиц». Естественно, что Леня волновался. Не забывайте, Борис, что Павлову тогда шел всего лишь двадцать второй год...
В кепке и непременной кожаной куртке, с маузером в деревянной кобуре у пояса, подтянутый и озабоченный, Павлов явился Ь Москву на Большую Лубянку. Ему сказали, что с ним будет говорить товарищ Дзержинский. Это еще больше встревожило Павлова. Он сидел в приемной, комкая свою видавшую виды кепку, и. еще и еще продумывал, как и чем объяснит он свой «опыт».
И вот — перед ним Феликс Эдмундович. Он сидит за столом в светлом просторном кабинете, накинув на плечи солдатскую шинель. Внимательный взгляд Дзержинского успокоил Павлова и вернул ему самообладание.
— Я знал вашего отца, товарищ Павлов. У него было львиное сердце, — сказал Феликс Эдмундович, продолжая изучающе и благожелательно разглядывать Леонида.
Затем Дзержинский заставил его сесть и рассказать, каким образом удалось ему сломить упорство пленного ротмистра и воздействовать на него.
— Значит, не побоялись личной ответственности и поверили в свои силы? — негромко сказал Феликс Эдмундович. — Это хорошо. Владимир Ильич говорил, что чекист должен обладать большим чувством реальности. Это чувство у вас есть.
И неожиданно для Павлова добавил:
— Как вы отнесетесь к тому, чтобы остаться работать в ВЧК?
— Боюсь, что молод еще для этого, — смущенно ответил Павлов.
— Нам нужны молодые. Такие, как вы.
И Павлов стал работать в ВЧК. И хотя они редко встречались с Дзержинским, Павлов неизменно руководствовался в работе правилом: а как
