Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Курить дорогие, шикарные папиросы, выклянчивать у начальства наградные, ходить по бесплатным билетам в театры, ездить с комфортом в машине начальника, обзаводиться ценными часами, запонками, портсигаром, и обязательно все необыкновенного и модного фасона, — вот на что расходовал Казаринов все внимание, все время, все свои ограниченные способности и силы.
И стоило бы большого труда разъяснить Казаринову, что он — мелкий карьерист, обыватель, что он в том ответственном учреждении, нуда попал без специальной подготовки, без необходимых знаний и качеств, не может принести никакой пользы, если и дальше будет так работать.
5
Разговор с генералом, как обычно, воодушевил Мосальского, вызвал желание работать еще лучше. Если сам Павлов часто спрашивал себя в затруднительных случаях, а как бы поступил при соответствующих обстоятельствах Дзержинский, то Мосальский во всех своих поступках старался действовать по-павловски. Это не был отказ от самостоятельности, нет. Так же, как Павлов был убежден, что высшие образцы чекистской работы дает Дзержинский, и считал себя его продолжателем, так и Мосальский безоговорочно считал себя учеником Павлова, чей жизненный путь был для него постоянным примером.
О жизни Павлова хорошо умела рассказывать его жена, Наталья Владимировна, научный работник и доцент университета. Это была умная и одаренная женщина. «Мой алмаз», — называл жену Леонид Иванович, и в этом заключалось признание в ней тех качеств, которые Павлов почитал высшими для определения человека. Наталья Владимировна дружила с Борисом и часто и охотно рассказывала ему о муже.
Павлов был «рабочей костью» — сыном, внуком и правнуком тульских оружейников. В одном из переулков Заречья, в домике о трех окнах, ничем не отличавшемся от всех других, полстолетия назад родился мальчик, нареченный Леонидом. Бабка новорожденного метнулась было к соборному протопопу, и тот, полистав святцы, важно сообщил, что младенца положено назвать именем святого Феофана-заступника.
— Ты, Митрофановна, принеси-ко внучонка во храм божий завтра поутру, — прогудел отец Николай, разглаживая боголепную бороду. — Я велю во купель воды подогретой налить, дабы оберечь младенца от нежелательных простудных случайностей.
— Как? Как?! — взорвался хохотом чернобровый, прокаленный жаром бессемеровской печи Иван Ефремович Павлов. — Фе-о-фан?! Значит, Фофочка? Разве можно человека так обидеть? Выдумает, долгогривый! Фофочка! Да еще в подогретую водицу задумали Фофочку макать! — И отрезал: — Нет уж, маменька, хлопоты свои оставьте. Назовем парня Ленькой. А крестить не будем.
В воскресный день пришли к Павловым друзья-приятели, принаряженные в черные пиджаки и праздничные сатиновые косоворотки. Только что поднявшаяся с постбли бледная большеглазая Маша с удивленно счастливой улыбкой на бескровных губах вместе с бабкой хлопотала у стола.
Когда водку разлили по стопкам, Иван Ефремович подошел к люльке, вынул запеленутого дремлющего сынишку и, держа его на широкой сильной ладони, спросил:
— Какое же напутствие в жизнь дадим мы, братцы, новому человеку?
Поднялись со своих мест оружейники, внимательно разглядывали черноглазого мальчонку.
— Кузнецом быть! — решил Андрей Селезнев, хозяин тяжелого молота.
— На токаря пустить надо, — предложил Гаврила Матвеевич, пожилой чахоточный рабочий в круглых железных очках, один из лучших токарей завода.
Кто-то сказал, что профессия слесаря куда сподручней.
Глаза Маши сияли материнской гордостью. Только бабка была недовольна.
Иван Ефремович тряхнул черным непокорным чубом:
— Кузнецом ли, токарем ли, а главное, чтобы за рабочее дело крепко стоял, чтобы правильным вырос.
Был Иван Павлов членом РСДРП, признанным вожаком рабочих оружейного завода, человеком самостоятельным и твердым. Предупреждали его товарищи в 1905 году: «Охотятся за тобой, Ваня, поостерегись!» В глухой ночной час какой-то выкормыш из охранки трижды выстрелил ему в спину, подло, из-за угла...
Настала трудная пора для Марьи Кузьминичны Павловой. Нужно было самой вести дом, самой поднять и воспитать мальчика.
В марте 1918 года молодой слесарь Леонид Павлов был принят в РКП. Товарищи его отца, рабочие-революционеры, подпольщики, с уважением говорили о Леониде на партийном собрании: «Павловской крови. Говорить не мастак, но дойди до дела — ни перед чем не остановится, хоть черту в пасть полезет. Однако рискует со смыслом, действует с умом».
Когда понадобилось послать на работу в Чека самых лучших, самых проверенных рабочих-коммунистов, Павлов оказался в их числе.
— Ты понимаешь, товарищ, что революция вправе потребовать от тебя все, вплоть до жизни? — спросил председатель Тульской губчека, внимательно приглядываясь к широкоплечему парню с круглым румяным лицом и большими, изъязвленными металлом руками.
Павлов смело посмотрел ему в глаза:
— Коли бы у нас по. десять жизней было, и десять отдали бы, лишь бы не зря, а с пользой для революции.
В девятнадцатом году, командуя особым отрядом, Леонид Павлов целые сутки вел бой против мамонтовцев. Бой был тяжелый, и с той, и с другой стороны полегло немало. И мамонтовцы не выдержали. Отошли. В плен были захвачены четыре казака, а потом привели офицера, раненного в плечо. Из документов явствовало, что ротмистр Овсянников — работник оперативного отдела штаба корпуса Мамонтова.
Павлов попробовал было его допросить, но ротмистр, кривя рот и бешено ругаясь, заявил, что не ответит ни на один вопрос. Столько ярости было в нем, что помощник Павлова, латыш Озол, стиснув в ручище наган, приказал бойцам «отправить его благородие на тот свет курьерским, без пересадки». Минуту назад Павлов также думал, что это будет самое лучшее. Но затем решил иначе:
— Отставить в расход курьерским. Сделайте перевязку и накормите, если голоден.
— Пытать надумал, палач? — яростным шепотом произнес офицер и вдруг рванул ворот и крикнул истошно: — Мучайте! Убивайте! Звери! Чекисты! Я — русский офицер! Понимаете ли вы это святое слово — русский?! Меня никакими пытками не возьмешь!
— Уведите, — приказал Павлов.
Овсянникова увели. Озол смотрел на командира с недоумением:
— Чем он тебя прельстил? Есть нам когда с падалью возиться!
— Понимаешь, Озол, — сказал Павлов, напряженно о чем-то думая и с трудом подбирая нужные слова, — задача чекиста не только в том, чтобы беспощадно карать врагов революции...
— Мы — меч, — настойчиво возразил латыш.
— Да! Грозный меч революции. Но не думаешь ли ты, что иногда достаточно его показать? Эх, не умею я высказать! Но чувствую, что есть тут правда, есть! К примеру, в кузницу принесли отходы, железный лом. Сунуть этот лом в горнило, а потом плющить кувалдой. А если попадется среди лома стоящая вещь? Тоже под кувалду? Хороший мастер отложит вещь
