Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Цена за любовь оказалась непомерно высокой. Ее частное дело, как ей устраивать свою жизнь. Видимо, девочка очень плохо представляет, что такое американская разведка. Познакомить бы ее с Патриджем или того лучше с мистером Весеневым — это тонкая штучка! Они показали бы ей Коломбо, да такое, что на всю жизнь не захочется! И Раскосов твердо и жестко отрезал:
— Нет, это не пойдет. Поищите себе другого попутчика. Пока что я и на отца родного не променяю своего положения. Кроме того, я привык, чтобы бабы по моему следу бегали, а не я за ними хлестал, куда только взбредет им в голову. Вот так вот.
Он встал. Тотчас поднялась и Нина.
— Спасибо за откровенный ответ, Штейгер, — холодно сказала она. — Надеюсь, весь этот разговор останется только между нами. Вы видите теперь, как я была права: вздыхать о любви хорошо только в восемнадцатилетнем возрасте. Не провожайте меня.
И она исчезла в зелени кустарника, а Раскосов, оставшись один, крепко выругался, сплюнул и произнес только одно-единственное слово: «Коломбо!» — но как произнес.
На другой день Стил предложил Раскосову прогулку верхом. Раскосову было кстати немного рассеяться после вчерашнего «Коломбо». Сразу от ворот он пустил Тамерлана таким галопом, что оставил далеко позади Стила и его тонконогую кобылу.
— А вы прилично скачете, Штейгер, — заметил Стил, когда они уже шагом, стремя в стремя, ехали по чистенькой равнине.
Раскосов самодовольно улыбнулся.
— Совсем неплохо, — продолжал Стил. — В особенности если принять во внимание, что в седле вы сидите, как обезьяна на дереве во время землетрясения.
Итак, начало беседы не предвещало ничего хорошего, и Раскосов приготовился к какой-нибудь встрепке. Но американец улыбался и даже предложил поваляться на траве.
— У меня в кармане фляжка, и ее крышечка как раз на глоток. Отчего бы нам не заняться дегустацией?
Трава была как подстриженная ежиком голова, но это не домешало им очень мило расположиться на лужайке, поочередно прикладываясь к живительной влаге. Стил разглагольствовал что-то такое о собственной ферме на берегу Миссисипи, о том, что сам не понимает, за каким дьяволом понесло его шататься по белому свету. А когда они закурили, Стил воскликнул:
— А теперь, сын мой, настал час исповеди. Пользуйтесь случаем, что у вашего духовника доброе расположение духа и кайтесь поскорее в содеянных грехах.
— В каких грехах, сэр?
Раскосов приподнялся, встал на колени, рискуя запачкать брюки, и с таким недоумением посмотрел на американца, что тот расхохотался.
— Вы просто покорили меня своим взглядом, Штейгер. Мадонна! Тысячи мадонн! Если вы научитесь говорить заведомую ложь, глядя именно так, как вы сейчас на меня смотрите, ваша карьера обеспечена!
— Но, право же, я не могу припомнить, в чем провинился за эти дни.
— Ага! Значит, вы не только бессердечны, но и беспамятны. Двойная вина, Штейгер.
— Сэр...
— Не вкладывайте столько драматизма в простое обращение. Так и быть, я помогу вам. Пользуясь своими мужскими качествами, вы соблазнили бедную девушку. А когда она предложила вам деньги, сердце и свадебную поездку в Коломбо, вы отвергли ее предложение. Ай, ай, ай, Штейгер! Это не по-джентльменски!
«Знает... все знает... Нас кто-то подслушивал? Кажется, он не очень рассержен...».
— В общем, еще один гол в ворота мистера Дьявола, — подытожил Стил. — Выпейте глоток, мой мальчик, а то вы утратили дар речи.
Раскосов не отказался. И только тогда произнес:
— Признаюсь, сэр, вы крепко меня стукнули, даже крепче, чем тогда в челюсть. Но я готов чем угодно поручиться, что мы были с Ниной одни! Позвольте спросить, куда вы запрятали человека? Под скамью я не посмотрел! Но там очень тесно...
— И тем не менее: «Пойдем вместе, рука об руку, и ты увидишь, как я умею любить и как легко тебе будет со мною...».
Стил довольно точно изобразил собеседницу Раскосова.
— Нина?! — ахнул Раскосов.
— Ну а кто же еще? Она мне сказала, что работала, как первоклассная актриса, и что особенно хорошо у нее удались слезы. И что вы вначале размякли, а потом — стали буксовать. Ну, что вы на меня смотрите, как апостол на вознесение Христово?
— Но она еще совсем девочка, сэр!
— Нина утверждает, что ей двадцать шесть. Может быть. Я знаю только, что ее чудесные жемчужные зубки — вставные. Но тут не ее вина. Ей высадил пять передних один американец, дорого заплативший за любовь к ней: его расстреляли как шпиона.
— Час от часу не легче!
— Пожалуй, я расскажу вам эту историйку. Она поучительна, и вы примите ее на, вооружение. Молодой американец... назовем его Рольф — сын известного нашего дипломата — служил в Лондоне, в посольстве США...
— Крупная птица!
— В то же время — скромный юноша с безупречной репутацией. Он был допущен в шифровальный отдел. Вся сверхсекретная информация, которую мы получали от военной разведки англичан, все новинки в области вооружений, все тайны проходили через его руки. Однажды некий лондонский рядовой сыщик сдал в фотографию Деррика на Флит-стрит катушку снятой им микропленки для проявления. Фотограф перепутал катушки, и сыщик с удивлением увидел в лупу вместо заснятых им врасплох жуликов — столбики цифр... «Шифр!» — догадался он и доложил начальству. Сдали эту пленку в Сикрет-сервис. Фотограф Деррик сказал, от кого он получил этот заказ. Рольф пытался отпираться, но с ним поговорили без белых перчаток; и бедняга признался во всем. Оказывается, он делал это ради одной очаровательной особы — тогда ее звали Элизабет. Она, видите ли, очень-очень любит милого Рольфа... Она уверила его, что за секретные сведения они получат очень много денег и тогда поженятся, и тайно сбегут в Австралию... Вот такую чушь несла эта красавица. Но в ее устах все звучало для него дивной музыкой. К тому же она действительно приносила деньги. Да что! Попроси она — и он не только тайны разведки — все тайны мироздания в изящной упаковке сложил бы к ее ногам! Короче говоря, Элизабет получала пленки и препровождала их адмиралу Канарису, начальнику германского абвера. Рольфа расстреляли, а красавица Элизабет как в воду канула. Только после войны ее обнаружили здесь, в Баварии.
— И не расстреляли?
Стил пожал плечами:
— Какой смысл? Мы охотно предложили ей работать для нас, и она
