Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Нина наконец подобрала чардаш и барабанила его со всем усердием.
— Сильнее, сильнее натягивайте — командовала Ирина, стоя на скамейке.
Вдоль всего клуба они развешивали гирлянды, душистые, свежие, пахнущие весной. Ирина перепачкала в смоле руки. Пальцы слипались, и она боялась вымазать белое платье, но кричала по-прежнему с азартом:
— Тяните еще! Игорь! Поставьте, пожалуйста, горшки с бальзаминами на тумбочки перед сценой! Почему это столовой дали бальзамины лучше, чем нам? Я это припомню Леониду Аркадьевичу! Протащим в частушках на концерте, так будет знать!
Как ненавидел Раскосов всех их до одного! Из-за них исковеркана вся его жизнь. Из-за них ему пришлось бежать в чужие страны, из-за них он валяется сейчас на деревянном топчане, на матрасе, набитом сеном. Из-за них он должен скрывать свое имя, хитрить, рисковать...
Никто не звал Раскосова сюда, он сам приехал с гнусным поручением Патриджа. Но он сердился на людей, которых приехал обманывать. Ему казалось несправедливым, что они довольны, что они спокойно занимаются своими делами и их нисколько не интересует Раскосов — плохо ему или хорошо. И он ненавидел Березовского, Агапова... И сегодня Агапов не ускользнет, как в прошлый раз!
От сознания отчужденности, одиночества среди множества окружающих его людей Раскосов испытывал черную, обжигающую сердце ярость. Ведь даже Пикуличева приходится морочить, даже с Кайдановым нельзя говорить начистоту. Душно оттого, что всегда на лице маска. Чем больше вокруг людей, тем более одинок Раскосов. Конечно, это пройдет, просто минутная слабость. И Раскосов скрипел зубами и стоял, отвернувшись к окну. Это было возмездие за ложное понимание счастья, за посягательство на спокойствие, на благополучие других. Нет! Он не каялся. Он только ненавидел.
«Оставить молибден да каменный уголь — другими словами, оставить только недра, — угрюмо думал он, стояку окна. — Остальное смести взрывом водородной бомбы, как зачумленную дрянь!..».
Представление об очистительном взрыве развеселило его. Он улыбнулся. Нина все еще барабанила чардаш — слава богу, теперь хоть отвяжется преследовавший с утра мотив!
— Разрешите помочь! — весело крикнул Раскосов, взобрался на лестницу и стал приколачивать зеленую гирлянду.
3
В одиннадцатом часу дня из-за сопки показались четыре легковые машины. Они сверкали на солнце стеклами и лаком, обогнули каменный выступ, миновали бензосклад, конюшни и повернули вправо, одна за другой.
Из передней, голубой, вышли Агапов и Байкалов, оба крупные, представительные, один под стать другому. Из второй показались, продолжая затеянный в дороге разговор, Василий Васильевич Шведов и главный инженер Ильинский. Приехали еще несколько человек из управления. Тут были и красноречивый инженер Львовский, и представитель медицины — веселый доктор, прошлым летом осматривавший ногу Ирины, и еще кто-то, все нарядные, праздничные, при знаках отличия, — словом, настоящие гости, пожаловавшие на Аргинский перевал. Они направились к помещению штаба.
Навстречу вышли Березовский, секретарь партбюро Широкова, инженер Колосов, Кудрявцева, Горицветов, Игорь Иванов и другие.
Машины, доставив пассажиров, обдали всех бензиновым чадом и, развернувшись, покатили в гараж.
Агапов уже беседовал с Горицветовым.
— Напрасно я отпустил тебя строить тоннель, — говорил Андрей Иванович, внимательно и любовно разглядывая Горицветова. — Нашлась бы работа, и на Лазоревой, все бы иногда посидели вместе, поговорили. Дружба — драгоценная вещь.
— Дружба — незыблемое чувство, — соглашался Горицветов. — Шутка сказать — тридцать лет! А что напрасно отпустил — не согласен. Посмотри-ка, какую махину мы тут отгрохали!
— Как живешь-то? Рассказывай.
— Хорошо живем. Работа ладится. Народ хороший. Я люблю ковырять камни, строить. Да вот посмотришь: даром не сидели. Березовский мне нравится, хозяйственный человек...
Байкалов очень волновался, направляясь на Аргинский перевал. Прошло полгода с того времени, как он отпраздновал свой день рождения, свои сорок лет. Прошло полгода, как он не видел Ирину. И хотелось взглянуть на нее, заговорить с ней, и в то же время было страшно. Байкалов вынужден был признаться, что в сердечных делах он трус. Правильно ругала его Марья Николаевна!
«Человек вы. большой, авторитетный, — выговаривала она ему, — а вот себя, извините, и столечко не понимаете!».
И пошла, и пошла...
А Байкалов слушает, соглашается, и чем больше она его ругает, тем светлее становится у него на душе.
Светлее-то светлее, а написать. Ирине он так и не решился и с поездкой к ней тянул. Мысленно он решительно протестовал: кем, когда доказано, что Игорь Иванов и Ирина навеки соединены клятвами и привязанностью? Когда Байкалов ездил в Москву по вопросу о молибдене, тогда он старался не думать об Ирине. Он настроился на строго деловой лад. И все-таки постоянно думал о ней. И когда вдали засверкала Москва, думал, где бы Ирина предпочла жить — в Москве или в Ленинграде. И когда встречал супругов, неизменно прикидывал, сколько лет мужу и на сколько лет этот муж старше жены...
Теперь, подъезжая к перевалу, Байкалов непрерывно заглядывал вперед, не видать ли тоннельной стройки. Когда показались здания, машины, люди, Байкалов почувствовал, как у него колотится сердце.
— Крутой подъем, — ворчал Агапов. — Самый трудный участок на всем протяжении.
— Много крутых подъемов одолели, одолеем и этот.
— Одолеем! Мне пятьдесят три года. Как вы думаете — не так уж много?
— Самый зрелый возраст. Возмужание. Вот я к себе присматриваюсь. Еще не устоялся, не отбродил.
— Смотрите, какие кручи!
— А я вижу уже тоннель.
— Это малый, Могдинский. Большой впереди.
Вскоре перед ними внизу, в котловине, раскинулась вся панорама строительства. И начался спуск.
Байкалов вглядывался. И вдруг он увидел там, около деревянного здания, обсаженного по фасаду березками, белое платье.
«Она! Ирина!..».
Агапов что-то говорил, куда-то показывал, но Байкалов не слышал. Ближе, ближе... И вот уже Байкалов удостоверился, что в белом платье стоит незнакомая женщина. Она заслонила ладонью глаза от солнца и с любопытством смотрит на проезжающие мимо нее машины...
И несмотря на такое напряженное ожидание, встреча с Ириной произошла неожиданно для Байкалова и застала его врасплох. Когда он вышел из машины вслед за Агаповым, он прямо очутился перед Ириной.
— Здравствуйте! — сказала Ирина первая, протягивая руку и тоже выдавая свое волнение.
Он часто представлял мысленно Ирину и рисовал себе картину, как они встретятся и что он скажет.
