Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
— Командуй, пожалуйста.
— Нет, это будет несправедливо. Мы будем командовать по очереди. Или даже совеем не будем командовать, а просто жить — и все! Ага?
В этот же день Нина по селектору сообщила всем желающим слушать, что у нее есть жених.
ГЛАВА ВТОРАЯ. ПЕРВОЕ МАЯ
1
Еще накануне была противная погода, более похожая на осень, чем на весну. Дул холодный ветер, иногда даже принимался сыпать снежок. Потом все растаяло. Грязь хлюпала под ногами. Грязное унылое небо тускло освещало сопки, груды камней, насыпь и потемневшие от сырости дома. Ночью несколько раз припускал дождь.
Но затем ветер разогнал тучи, и сразу стало тепло, и туман поднялся лад землей. Когда туман рассеялся, как будто произошла перемена декораций. Вместо хмурой осени ликовала весна.
Когда Ирина проснулась, она сразу же увидела в окно до невозмутимости синее небо и массу солнца, столько солнца, что его было уже некуда девать.
— Нина! Вставай! Смотри, какой денек намечается! С Первым мая!
— Ой... С Первым мая, только дай поспать еще две-три минуты, я еще недовидела интересный сон.
Но спать больше не пришлось. Было столько дела! Еще хорошо, что платья были уже с вечера выглажены, туфли начищены, а новые чулки, у обеих одинаковые, лежали перед каждой на тумбочке, только оторви один чулок от другого, сорви фабричную ярко-пунцовую наклейку — и надевай на ноги!
Когда они вышли на улицу, их поразил праздничный вид стройки. Поработали художники! Все было нарядно, необычно. Яркие пятна плакатов и лозунгов, густые зеленые гирлянды. Особенно красиво был украшен портал. На зданиях штаба, на клубе, на столовой полыхали кумачовые флаги.
Встретили Котельникова и не сразу узнали его: он побрился, надушился, надел новую косоворотку и новый костюм.
— С праздником, Ирина Сергеевна!
— Какой вы нарядный, Максим Афанасьевич!
— А как же. Праздник. А вы у нас — самая наипервейшая красавица.
— А я, дядя Максим?
— И вы не уступите.
Завтрак в столовой был необычный, тоже первомайский. Но Нина к нему почти не притронулась, потому что с утра наелась сладостей и теперь хотела только пить.
Прибежал озабоченный, вспотевший Березовский. На ходу крикнул Ирине:
— Проверьте, все ли в порядке в клубе. Приедут в девять часов. Портал видели? Замечательно!
Из клуба уже доносилось гуканье духового оркестра. Монтеры тянули по улице какие-то провода. От склада прогромыхала полуторка, в кузове машины позвякивали бутылки.
— Паша! — кричали рабочие Рощину, сидевшему наверху. — Сбрось поллитровочку «Столичной!».
— Это фруктовая! — отзывался Рощин.
Он еще что-то кричал, но уже не было слышно, машина была уже далеко.
— Батюшки! — всплеснула руками Нина. — Смотри, как наша инженерия вырядилась!
Действительно, вдали шли Зенитов, Колосов, еще несколько инженеров — в накрахмаленных рубашках, у кого белых, у кого в голубенькую полоску, в новых костюмах, синих, светло-серых, коричневых. Все были чисто выбриты, а ботинки у всех сверкали ослепительным блеском. У Колосова была витая трость из можжевельника с белым костяным набалдашником, и из кармашка пиджака выглядывал кончик красивого платочка.
— Пятьдесят миллионов лет назад, — говорил Колосов, сбивая тростью небольшой камешек с дороги, — в этих краях были заросли гигантских папоротников. В них жили две породы огромнейших ящуров. Одни ящуры были травоядными и питались листьями папоротников. Другие ящуры были плотоядными и питались травоядными ящурами. И те и другие ящуры были, по-видимому, довольны своим существованием.
— М-да, — в раздумье произнес кто-то из инженеров. — Какая, в сущности, скучища была на земле без человека!
2
Раскосов-Зимин утром проснулся рано, но еще нежился в постели. Пришла жена Пикуличева и принесла сверток в новой салфетке:
— Ваня прислал. От нас — угощение. Вы же холостяк, вам некогда приготовить. Не осудите. Чем богаты, тем и рады.
Надежда Фроловна все говорила, говорила. Сказала, что торопится, а все не уходила. От свертка пахло ванилином.
Раскосов лениво подумал:
«Сама навязывается, а мне что смотреть?»
Он вскочил в одних трусах и запер на щеколду дверь...
Позднее Раскосов завтракал. Все было очень жирное или приторное.
Затем он побрился, умылся, побрызгал себя одеколоном и пошел к тоннелю.
В одном месте переставил по-другому портрет, в другом поправил гирлянду. Накричал на сторожа и заставил его подмести еще раз площадку перед конторой, хотя она сверкала чистотой. Наговорил комплиментов толстухе Зинаиде Романовне, директору столовой, и купил в буфете «Казбек».
Заметил, что волнуется. Да и как тут не волноваться! Убийство начальника строительства — дело нешуточное. Убить должен Горкуша, ослушаться он не может: таков приказ старших. У Горкуши рука не дрогнет, а на следствии он будет говорить, что обиделся, потому что его притесняли на работе. Горкуша для такой задачи подходит, лишь бы не хватил лишнего «для храбрости» и не испортил все дело. Но Раскосов и это предусмотрел: за Горкушей будут следить до самой последней минуты. Конечно, убийство вызовет переполох. Начнут шерстить. А главное, возьмутся за «блатных». Ну и шут с ними! Пусть поразгонят. Раскосов во всем этом предприятии стоит в стороне. Кайданов — человек надежный, а, кроме того, о Раскосове никто ничего не знает.
Увидел, что Кайданов тянет провод к клубу, и пришел в ярость:
«Чего он возится с ерундой, когда ему поручено следить за Горкушей! Ясно же сказано!..».
Однако прошел мимо, даже не взглянув на монтера. Знать он их не знает!
С утра к Раскосову привязался мотив песни, которую вчера напевал Кайданов. И это тоже раздражало. Несколько раз ловил себя на том, что вполголоса мурлычет:
Перестаньте рыдать
Надо мной журавли!..
И если молчал, то все равно мысленно повторял эти две строчки или просто тянул мелодию песни:
Перестаньте рыдать...
Вот привязалась!
Пошел в клуб. Там командовала Ирина, а Нина одним пальцем подбирала на пианино чардаш, присев на краешек табурета.
И вдруг Раскосов почувствовал, как на него нахлынула такая ярость, такая злоба! Казалось бы, вот взял да перестрелял всех их, всех до единого!.. Это было неожиданно для него самого. Он стиснул зубы, подошел к окну и встал спиной к суетившимся художникам, уборщицам, протиравшим откидные стулья, к завклубом. Надо успокоиться. Вон даже руки дрожат! Раскосов ненавидел. Раскосов завидовал. Почему им
