Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Борис Михайлович смотрел им вслед и был полон раздумья.
«Так вот он каков, топограф Зимин! Красив, самоуверен, кажется, знающий, смелый... Активно участвует в общественной жизни... Байкалов говорил, что Зимин не прочь вступить в партию, только Широкова имеет против него какое-то предубеждение. Да и Байкалову в нем кое-что не нравится... Надо обязательно повидаться с Широковой...».
3
Личностью топографа Зимина Борис Михайлович заинтересовался не случайно. Не прошло и недели со дня приезда. Мосальского на Лазоревую, а Черепанов успел уже побывать на тоннеле. Поехал с субботы на воскресенье, захватил с собой два «ковра» собственного изготовления. Как стало известно, один «ковер» приобрел экскаваторщик Бурангулов, а другой, поменьше, с похожими на гусей лебедями на ультрамариновом озере, достался жене начальника снабжения Надежде Фроловне Никуличевой. Но ковры коврами, а зачем Черепанов ходил в маленький домик на окраине поселка и провел в нем более часу? В этом домике, неизменно, в полном одиночестве, проживал топограф Зимин. Рассказал об этом Бурангулов, который искал «художника Жору» повсюду и отыскал его у топографа.
Мосальскому удалось установить, что «Жора с аэродрома» с Зиминым не встречается и, более того, утверждает, что с ним не знаком. И это тем более странно, что Черепанов был чрезвычайно общителен и был знаком буквально со всеми. Может быть, есть какие-нибудь пока не известные причины, но каким Черепанов, а может быть, и Зимин находят неудобным афишировать свое знакомство? Теперь же, когда Черепанов мечется и ищет выхода, Зимин для чего-то ему срочно понадобился, и он помчался на тоннель, для отвода глаз прихватив «ковры». Он и продал-то их за бесценок, первому попавшемуся покупателю.
По наведенным справкам, Зимин отрицал встречу с Черепановым.
— Какой Черепанов? А! Этот художник? Но мне же картины не понадобятся...
— Но он же у вас был?
— Он зашел по ошибке, ему нужна была квартира Никуличева. Я ему рассказал, как найти Ивана Михайловича. Он им, кажется, продал одно свое художественное произведение...
Этот разговор зашел мимоходом, к слову, и не с Мосальским, конечно, а в столовой, в общей беседе.
Зачем Зимин соврал? Ведь Черепанов зашел к нему после того, как ковер Пикуличевой был продан... Впрочем, возможно, что там не были закончены какие-нибудь расчеты, и Черепанов действительно мог искать квартиру Пикуличева?.. Но не на окраине же поселка!
Мосальский умело заводил разговоры о Зимине. Служебные характеристики Зимина были положительными. Инженер Горицветов отзывался о нем хорошо. Березовский тоже его хвалил. Однако в отзывах можно было заметить некоторый холодок. Признавали его заслуги и, видимо, не любили его. Говорили: «Конечно, Зимин хороший работник, но...». Это «но» не произносилось, а только угадывалось в самом тоне, каким высказывались эти похвалы. Один только Никуличев превозносил его до небес. Зато Широкова прямо сказала, что Зимин ей лично не нравится, «да и дружба его с Никуличевым тоже ему не в плюс. Ведь Пикуличев живет явно не по средствам. Им еще надо заняться, вот уж этот вопрос надо обязательно вынести на партбюро... Нет, нет, неважная компания! И выпивки у них с Зиминым постоянно. Как хотите, а этот красавчик-топограф мне не по душе». Неприязненно говорил о Зимине и Игорь Иванов. Они были вместе в экспедиции. Игорь считал Зимина бездушным, самонадеянным. Взгляды его — обывательскими. Поведение его — поведением карьериста.
Случайная встреча с Зиминым на сто сорок шестом километре ничего нового не дала. Загорелый, широкоплечий человек в кожаном пальто и в ушанке серого меха показался Борису Михайловичу почти красивым. У него были широкие, уверенные жесты, приятная улыбка и неприятные глаза.
С такими неопределенными впечатлениями вернулся Мосальский на Лазоревую. Но там ждал его сюрприз: выяснили, что Зимин был летом на аэродроме и разговаривал с Черепановым, и Черепанов проводил его до самого поворота дороги. Значит, это уже вторая встреча? Почему же Зимин утверждает, что не знаком с Черепановым?
Мосальский сам решил побывать на аэродроме.
Отправился он туда на лыжах. Лыжи легко скользили по насту. Пушистые снежные пласты, окаймлявшие ветки, с тихим шорохом падали, когда Мосальский задевал ствол дерева. Какая-то черная птица нехотя взмахнула крыльями. Тайга спала, зачарованная.
Но вот из-за мохнатых елей показались строения. А через несколько минут Борис Михайлович снял уже лыжи и беседовал с начальником аэродрома. Начальник встретил его радушно, рассказал о жизни на аэродроме, о работе. Рассказал и о катастрофе самолета, хвалил Кудрявцеву и несколько законфузился при упоминании о ней. О Ярцеве сказал:
— Не ожидал я, что вражина. Как будто ничего такого за ним не замечалось... А что закладывал малость... это было...
— Черепанов другое говорит, — осторожно заметил Мосальский, наблюдая за выражением лица собеседника. — Черепанов считает Ярцева закоренелым преступником.
— Если подстроил гибель самолета, так кто же он есть? Самый подлый преступник. Только сначала доказать надо, а потом судить. А Черепанову чего не рассуждать? У кривой Натальи все люди канальи...
— Вот вы говорит «если». Значит, допускаете, что это не Ярцева рук дело? А тогда куда он делся? Почему он исчез?
— И картуз даже свой оставил... — в раздумье произнес Капитон Романович. — В комбинезоне был, так и не переоделся даже... Темная история, товарищ, непонятная...
— Ну, в этом мы еще разберемся, — и Мосальский переменил тему разговора.
Повидал Борис Михайлович и Черепанова. Юркий, скользкий... Видать, что долго такой отмалчиваться не станет, все выложит, потому что неустойчив, блудлив, ничего у него святого нет, и действует он в зависимости от обстоятельств.
И тут же Мосальский принял решение: хватит, довольно ему нашу землю грязнить. Вернувшись на Лазоревую, по договоренности с областным управлением МГБ и прокуратурой организовал арест Черепанова по подозрению в его причастности к аварии самолета. Из заявления одного работника аэродрома явствовало, что Черепанов был близок с Ярцевым и пьянствовал с ним.
Черепанова препроводили в Лазоревую и держали там до прибытия московского поезда. А Мосальский разыскал Модеста Николаевича и сказал, что уезжает ночью, но что, по-видимому, скоро приедет опять.
— Вы всегда у нас желанный гость... но значит арестом Черепанова не исчерпывается вся работа?
— От вас, Модест Николаевич, скрывать мне нечего. Я теперь почти не сомневаюсь, что организаторы холодной войны избрали вашу стройку объектом своей подлой работы. Оно и понятно: Карчальско-Тихоокеанская магистраль — одна из важнейших наших строек. К ней приковано внимание партии, правительства, всего нашего народа.
— Это верно.
— Ну вот, они и задумали — наши враги
