Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
Березовский всю жизнь строил тоннели. Семейство переезжало с одного строительства на другое. Но это не отражалось на их быте, на их семейной обстановке.
— Иначе мы всю жизнь так бы и прожили на юру, — объясняла, тихо улыбаясь, уютная Надежда Петровна.
— Мы должны так устроить народное хозяйство, — подхватывал Михаил Александрович, — чтобы везде была Москва, чтобы на Новой Земле и в Кара-Кумах, на нашей КТМ, — везде люди жили с удобствами, чтобы в каждом доме были газ, водопровод и теплые уборные. Бытовые условия — великое дело!
У Березовских всегда было уютно. Надежда Петровна каким-то образом ухитрялась сделать так, что их квартира моментально принимала обжитой вид, точно в ней жили годами, а не только что поселились. Куда бы ни забрасывала их судьба, тотчас в квартире появлялись занавески, радио, у большеглазой Вики оказывались куклы, библиотечка располагалась на красивой полочке, а хорошая посуда — в буфете. Как будто и не проделан путь в несколько тысяч километров. Просто переехали с квартиры на Моховой на новую — угол Бородинской и Фонтанки. Стало немножко дальше от булочной, зато ближе к автобусной остановке. Даже рыжая кошка Маркиза переезжала вместе со всем семейством.
Михаил Александрович любил играть в биллиард. Куда бы ни приехал, тотчас же отыскивал токаря и вытачивал из дуба, из бархат-дерева, из наплыва березы биллиардные шары. А иногда их лепили из мастики. Затем начинались хлопоты и заботы о клубе, о кино, о лыжном спорте, о волейболе. Арга так круто скатывалась с гор, что позволила соорудить плавательный бассейн и фонтаны. Михаил Александрович безумно радовался этой затее. Нашли и скульптора, который вылепил для фонтанов рыб и лебедей.
Вот уже и шахматисты расположились с сосредоточенными лицами за маленькими столиками, и духовой оркестр разучивает «Осенний сон». Местные художники пишут картины. Картины будут и в клубе, и в квартирах, и в служебных кабинетах, и в столовых.
— Когда тоннель закончим, — мечтает Михаил Александрович, — на портале поместим огромных размеров мозаику: бурильщики крушат породу, вагонетки наполнены доверху, и конь Васька берет свою норму.
— Коня не надо, — протестует горный инженер Колосов. — Отжили лошадки свой век.
Ирина может часами беседовать с Викой. Вика садится на стул и, подражая взрослым, серьезно, обстоятельно рассказывает, какая у нее была хорошая кукла Катя, когда они жили на Кавказе.
— Она даже сама глаза закрывала! — хвастливо сообщает Вика.
— Неужели закрывала?! — удивляется Ирина.
— Ну да. Мама, ведь закрывала?
И мама, как высшая инстанция в этом вопросе, подтверждает сообщение. Надежда Петровна — машинистка. Днем работает в конторе, вечером берет работу на дом. Поэтому все разговоры происходят под стрекот машинки: фр-р... — с красной строки, щелк! — переведен регистр, трак-трак-трак-трак — пошли выпрыгивать слова буква за буквой. Кошка Маркиза с неослабевающим вниманием следит за копиркой. Из кухни плывет запах кофе и чего-то поджаренного на масле. Хорошо у Березовских!
Надежда Петровна, закончив отчет за первый квартал текущего года, поправляет рукава розового капота и рассказывает о детях, о новостройках, о молодости. За окном беснуется ветер, тайга гудит, вершины сопок исчезли в метели, а здесь деловой мир, домашний покой...
Ирина берет с полки книгу. Пушкин.
Сквозь волнистые туманы
Пробирается луна...
— читает Ирина вслух, прислушиваясь к порывам ветра.
Глядь, на огонек собрались тоннельщики. Приходил инженер Колосов, высокий, седой, представительный, бас в клубном хоре и запевала в своей тесной компании. Игорь Иванов приводил Нину Быстрову, прямо с дежурства, со смены. Следом тащился Зимин. Он брал гитару и довольно приятным тенором пел «Гвоздику», перестроив гитару на минорный лад:
Гвоздика красная, гвоздика алая, В моем саду она росла...
Позже являлись с совещания Березовский, Широкова, Кириченко, Николай Иванович Горицветов, строивший меньший, могдинский тоннель.
— Если пришел Кириченко, придется петь «Повий, витре, на Вкраину», — провозглашал Зимин.
У них вошло в привычку дружески поддевать друг друга. Но Кириченко добродушно соглашался петь «Повий, витре», и они в два голоса красиво выводили эту протяжную песню. И когда Кириченко старательно вытягивал: «Де покинув я дивчину», — Нина и Ирина переглядывались. Они знали, что у Кириченко действительно есть «дивчина» где-то на Полтавщине.
Колосов вскоре завладевал Ириной и беседовал с ней о литературе, о театре, страшно увлекаясь и горячась.
— Московский Художественный театр, — басил он, — стал музеем. Невозможно тысячу раз тосковать сестрам Чехова по Москве и сообщать, что горьковский повесившийся актер испортил песню, дурак. Сделано великолепно, но хочется и еще чего-то.
— А все-таки я сейчас бы вот пошла в МХАТ... на любую постановку...
— И я пошел бы. Побежал бы даже. МХАТ — наша гордость, наша слава. Разве я не люблю МХАТ? Это лучший театр в мире! Но театр должен искать, двигаться. Сам Станиславский был всегда врагом окостеневших традиций...
— Станиславский создал школу, вырастил целые поколения актеров, — ораторствовал Михаил Александрович, — и это замечательно. Но идемте дальше! — и Михаил Александрович делал ловкий поворот темы, связывая вопрос о поисках нового непосредственно со строительством. — Профессор читает курс в каком-нибудь учебном заведении. У него готовые лекции, он читает их из года в год. А если он перестанет следить за жизнью? за новинками? — все равно, кто он — мостовик или эксплуатационник, — он вскоре отстанет, сделается помехой в подготовке специалистов. Скажем, в тоннельном деле — да здесь что ни год, то новое...
Начинались горячие споры относительно техники вообще и Аргинского тоннеля в частности. Затем Нина Быстрова переводила разговор на литературу.
— Вы любите Маяковского? — спрашивала она Колосова.
— Сейчас нам нужнее всего очерк, — заявлял Зимин. — Романы будем писать потом.
— Когда потом? Когда потом?! — возмущалась Нина и даже вскакивала.
— Затронули больное место, — поясняла с улыбкой Ирина. — Она хочет, чтобы все было сегодня, не откладывая, и чтобы сгущенное молоко продавали в каждой сельской лавочке, а не в одном гастрономе.
Нина, сверкнув глазами на подругу, шептала ей:
— Мало ли о чем мы говорим вдвоем...
— Она права! — как всегда с жаром подхватывал Березовский. — Она пришла в жизнь, и она требовательна! Молодец, Нина! Замечательно! Она правильно рассуждает!
— Тогда приостановить постройку тоннелей? — с пафосом произносил Зимин и даже откладывал порывистым движением
