Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
— Вызывают меня в контору. Это было лет пять назад, я тогда работал на одной стройке на Северном Урале... Смотрю — собралось все начальство: и начальник строительства, и главбух, и инженеры — словом, вся верхушка. Спрашивают: «Что вы скажете, Иван Михайлович, о портланд-цементе?» — «Хорошая, говорю, штука, когда она есть...».
Прешло минут пятнадцать, а Пикуличев все рассказывает. История длинная, изображается все в лицах, неторопливо. Зимин слушает, смотрит круглыми своими глазами на собеседника, гладит шелковистые головки девочек, притихших у него на коленях, и не понять, насмешливое или просто веселое выражение у него на лице. Он курит и слушает. А рассказчик все больше увлекается:
— Ну-с, снабжают меня деньгами, документами, умоляют достать хотя бы один вагон на первое время. Еду в Москву...
И патефон поблескивает металлическими застежками и металлическими уголками, и заграничной фирмы пишущая машинка, и какая-то особенная, с инкрустациями, гитара — все вещи и все домочадцы внимательно, благоговейно слушают длинное повествование главы дома. Из рассказа Никуличева явствует, что он ловок, хитер, знает правило «не подмажешь — не поедешь» и может достать портланд-цемент, птичье молоко — все, что угодно, и при всем том недурно заработать.
— Вот как мы умеем! — хвастливо закончил он свой рассказ. — Свет-то не без добрых людей, а? Как вы думаете?
— Ты чародей, Иван Михайлович!
Семейство Никуличева благоговейно молчало, только Надежда Фроловна погромыхивала тарелками.
«Этот наш! — думал Раскосов, сохраняя на лице улыбку. — Наш по всему складу... Хо! Жулик! Проходимец! Азиатский бизнесмен!..».
— Однако мне надо идти. Служебное время! — спохватился он, прислушиваясь к глухим взрывам в тоннеле. — Большое спасибо за гостеприимство, чисто наше, русское, широкое и от души! Нам, холостякам, особенно дорого погреться около чужого уюта.
— Ты по-свойски, Вася, заходи в любое время. А сейчас — не задерживаю. Сейчас надо быть у начальства на виду, Иди, трудись, милый, в поте лица добывай свой хлеб насущный!
— Милости просим! — подхватила востроносая Надежда Фроловна.
4
Все дальше в недра горы вгрызаются бурильщики. Скалистый грунт кончился, появились плывуны. Но темпы не сбавляются. Восточная сторона соревнуется с западной, бригада с бригадой, работают круглосуточно, в три смены. Народ отборный, здоровяки. Странно смотреть на пласты, лежавшие в недрах, — то желтые, даже почти карминные, то серые-серые, никогда не видавшие солнечного света. Породу вывозят по плану. Она образует насыпь, которая приведет прямо к мосту через Аргу.
Когда на отдыхе электровоз, являются тоннельные лошади. Как отлично понимают они все! Раздается гудок на обед — и все, как по команде, останавливаются: нет, нет, о работе не может быть и речи! Их выпрягают, и они мчатся на конюшню, где ждет еда.
Особенно смышлен общий любимец — гнедой Васька. Он знаменит на весь тоннель.
— Васька — заслуженный старый тоннельщик, — рассказывают о нем коногоны приезжим. — Имейте в виду, у него норма. Он считает, что ему положено возить враз не больше четырех вагонеток. В этих пределах вы можете нагружать без стеснения, свезет. Ваську не надо погонять. «Готово!» — и Васька дергает. Он по звяканью определяет, сколько вагонеток выпало на его долю. Если четыре — бодро пошел вперед, добрался до места, где надо сваливать, и сам отскочил в сторону, чтобы вагонетка не ударила по ногам. Но если прицеплена пятая вагонетка — стоп! Васька терпеть не может несправедливости. Тут вы можете его бить, понукать, уговаривать — шагу не сделает! Пять вагонеток! Еще что выдумают! Это не его норма. Отцепили одну — и Васька бодро отправляется в путь. Поехали!
Сыро в тоннеле. Влага накапливается на сводах и капает, капает... Журчит и хлюпает вода. Света много только возле бурильщиков. Остальное пространство — полумрак. Планомерно, четко работают люди, машины, яростно фырчат буры. А когда закладывается аммонит в шурфы, тоннель пустеет. Все прислушиваются. Раз... два... Семнадцать взрывов. Значит, один отказал, и взрывники скрываются в черном зеве. Наконец все улажено, и бригада откатчиков бросается к месту работы. Одновременно идет бетонирование. Бетонный завод, светло-серый, пропитавшийся пылью, стоит возле самого портала.
И тут же пышными кистями рдеет брусника, и покрытые нежными волосками розовые побеги малины лепятся по всей сопке. Километрах в восьми — настоящий ягодный сад — огромный сплошной малинник. Когда жены тоннельных служащих приходят туда с корзинами, бурый, облепленный слепнями медведь не уходит, но еще торопливей обсасывает спелые ягоды, обиженно урчит и швыряется палками.
Одной только Нине Быстровой Ирина сознается, что ее очень огорчает нога. Кость срослась, но нога часто ноет и не дает покоя. Свои жалобы Ирина заканчивает неизменной шуткой:
— Ерунда. Чувствую себя отлично, и все мне здесь нравится. Теперь всегда буду строить тоннели. Понимаешь, Нина, как это гордо: не идти окольными путями, а пробивать путь напрямик. Хорошо!
— Но что тебе сказала медицинская комиссия?
— Сказала, что мне полезно строить тоннели.
Нина еще о чем-то хотела спросить, но промолчала. Кажется, Ирина поняла, о чем, и тоже быстро переменила разговор.
«После, после, когда-нибудь после об этом. А сейчас — уйти с головой в работу», — решила Ирина.
И она работала с упоением, с жадностью.
Один раз Ирина натолкнулась на безобразную сцену: коногон бил лошадь дрекольем, безжалостно и озлобленно. А лошадь была даже не виновата, он сам опрокинул вагонетку и вымещал свою неудачу на ней.
Ирина бросилась к коногону и отняла у него кол.
— Чего лезешь? — огрызнулся он. — Сам знаю, чего делаю.
— Нет, не знаешь! Не знаешь! — задыхалась Ирина от возмущения. — Ты дикарь, ты зверь!
— Людей надо жалеть! — кричал коногон.
— Надо. И животных тоже.
Коногон был снят с работы. По настоянию Ирины не только было запрещено бить лошадей, но и вообще были изъяты кнуты из конюшни. Сначала возчики, коногоны и конюхи обижались. Но вскоре убедились, что лошади стали как дрессированные цирковые лошадки или как кавалерийские скакуны: сами шли, сами останавливались, сами сворачивали, куда надо.
— Бить вообще нельзя, — рассуждал на эту тему завскладом Котельников и с этих пор с особенным уважением относился к Ирине Сергеевне и всякий раз хвалил ее за лошадей.
5
Больше всего Ирина сдружилась с семейством Березовских.
— Мы кочевники, — часто говаривал
