Мы мирные люди - Владимир Иванович Дмитревский
— Вы знаете, что такое простой? Нельзя этого допускать, товарищи дорогие!
Не прошло и пяти минут, как появился монтер и стал быстро и ловко лазить по самым невероятным местам, повисая в воздухе, цепляясь за выступы.
— Замыкание. Но где замыкание?
— Это ты, Гоша? — спросил Зимин.
— Нет, я новый. Кайданов моя фамилия.
— Зачем же, Кайданов, вас прислали? Вы же не знаете, как идет линия.
— Знаю. Я уж тут все облазил. Хоть по часам засекайте — через десять минут дадим свет.
Действительно, свет вспыхнул скоро. Зимин одобрительно похохатывал. Монтер, перемазанный в глине, сполз с каменного выступа, поднял лицо и вдруг замолк, и уставился на Зимина:
— Никола! Ты?! Кирюха!
Зимин резко дернулся, метнул взглядом вокруг... Никого. И только тогда пригляделся к чумазому парню. Узнал сразу. Перед, войной они вместе произвели наглое ограбление. Это была квартира одного инженера в Таганроге. Узнали, что инженер с семьей выехал на дачу, домработница ушла в пригород. Подъехали к дому среди бела дня на грузовике. Распахнули настежь парадные двери. Покрикивали на прохожих, а любопытным объясняли, что инженер переезжает и сам принимает вещи на новой квартире. Обобрали квартиру и укатили. Шофером на грузовике был этот самый монтер, встретившийся сейчас в тоннеле.
У Зимина блестящая память. Он помнил и его имя, и все подробности, и обстоятельства их знакомства. Но все-таки очень спокойно и весело ответил:
— Никола? Вот это новость! До сих пор меня звали Василием, а по отчеству Павловичем.
Зимин выжидательно замолчал. Но у монтера тоже была блестящая память.
— Согласен. Василий так Василий. По мне хоть Никанор. От души рад видеть тебя в полном здравии. Я с тех пор ни разу не заезжал в Таганрог.
Зимин понял, что не отвертеться.
— Товарищ монтер! — громко произнес он. — Не почтите за труд заодно проверить проводку в моей квартире. Искрит, черт бы ее побрал!
В домике у Зимина говорили начистоту. Зимин согласился, что он не Зимин, а Николай Раскосов, но потребовал, чтобы монтер Кайданов (который тоже, в сущности; был и не Кайданов и не монтер) никогда не сбивался и твердо запомнил, что есть на свете один Зимин. Зимин и никаких Раскосовых! Разговаривали они на воровском жаргоне. Но Зимин предупредил и насчет этого: при других только «Сидор Поликарпович» и «Фан Фаныч», на вы и за ручку — время такое.
— Разве я не понимаю.
— Видишь ли, — говорил Зимин-Раскосов, усевшись у окна так, что ему было видно все пространство перед входом в его жилье, — видишь ли, друже, нашего брата — жуликов и воров — преследуют. А мы что? Рыжие?
— Точно! — воскликнул Кайданов, восхищенный «кирюхой», то есть приятелем; и тем, что он хорошо одет, и тем, что он ловко устроился на тоннеле, и тем, что он разговаривает с ним, как с равным.
Они выкурили целую пачку папирос. А когда Кайданов ушел, Раскосов мысленно проверил все с самого начала и нашел, что эта встреча как раз кстати. Через Кайданова можно действовать, оставаясь в стороне, от времени до времени подкрепляя дружбу денежными знаками...
Больше Кайданов ни разу не бывал на квартире у Раскосова. Встречались они где-нибудь в лесу, на сопке. Раскосов был достаточно осторожен. В конце концов он прошел немалую жизненную школу, начиная с того момента, когда одиннадцатилетним мальчиком ограбил собственную семью, и кончая теми днями, когда ел цесарку в Гейдельбергском ресторане вместе с Весеневым и когда нанес удар в солнечное сплетение своему наставнику Стилу из «Сольвейга».
Он не отличался сентиментальностью, этот хорошо натренированный убийца. Но все-таки его часто тревожили воспоминания о коварной Нине с ее дурацким «Коломбо», о беспечной жизни в пансионе фрау Гюнтер... А иногда ему мерещились мрачные блоки лагеря репатриантов № 7... война... переход через фронт... тревожные годы воровской жизни...
Переброшенный на Дальний Восток, Раскосов отлично вжился в образ топографа Зимина. Все складывалось удачно для Раскосова. Конечно, приходилось мириться со многим. Но самая мистификация доставляла немалое удовольствие. Приятно было видеть, как все эти ненавистные ему Горицветовы, Игори Ивановы, Березовские принимали за чистую монету все его «импровизации». А если медленно развертывались события и реальных дел, о которых мечталось полковнику Патриджу, пока что было маловато, — это ничуть не беспокоило Раскосова. Куда торопиться? Он вовсе не намерен совать голову в петлю. Самое его пребывание здесь, на большой стройке, было уже достаточной удачей. Какого им лешего еще надо? Разве он не приспособил передатчик в укромном месте — в недрах тайги, замаскировав так, что сам иногда не сразу определял его местонахождение? Разве он не сообщал о Карчальском строительстве нее, что только мог сообщить: и о сроках, и о размерах стройки, и относительно тоннеля, и относительно моста через Могду, и о залежах угля и залежах молибдена? А крушение самолета? Это тоже кое-что, и он в конце концов не виноват, что Агапов отказался лететь в самую последнюю минуту! Оттуда требуют, запрашивают, напоминают... Плевать он хотел на эти напоминания! Он не фанатик, готовый погибнуть в служении идее. Сам же «мистер Весенев» учил его, что единственное стоящее явление во всей безграничной и, кстати сказать, довольно дурацкой вселенной, с этими ее солнцами, туманностями и безвоздушными пространствами, — это ты сам, твои руки, ноги, живот, голова — ты, такой, как ты есть, реальный ты, драгоценный, любимый... Не слишком ли и без того Раскосов рискует этим своим «я»? Уж не думают ли они, что рискует он ради их карьеры? Он хочет денег. И он любит риск. Он игрок.
Темпы стройки Карчальской магистрали нарастали. Отовсюду ехали и ехали на КТМ строители — прекрасная молодежь, энтузиасты, народ задорный и неукротимый в работе. И как мусор, захватываемый широким потоком, иногда проскальзывали на стройку Кайдановы и подобные Кайданову личности.
Раскосов чувствовал, что, соответственно его просьбе, ему пытаются помочь. Очевидно, это Жора Черепанов тащил сюда, на Аргинский перевал, бывших своих приятелей. А к Жоре они приезжали по указанию того, из Ростова. Рабочие руки всегда требовались на строительстве. Работы все ширились, разрастались. Может быть, потому и проскакивали через отдел кадров эти субъекты?
Их было немного в общей массе, но уже начинало чувствоваться их присутствие. Они пристраивались на более или менее легкие работы. Они приносили с собой свой излюбленный образ жизни. Молодежь иногда поддавалась влиянию новоявленных «героев». Приехавший сюда Горкуша хвастался, что
