Воля народа - Шарль Левински
«Высшая мера наказания», это определение нравилось ему с самого начала, потому что это последовательно, никаких полумер. Ты бьёшь моего слона, я бью твоего слона. Конечно, бывают различия, несчастный случай на дороге со смертельным исходом, когда человек после лишнего стакана сел за руль, такое хотя и наказуемо, но по-человечески понятно, а с самостоятельно движущимися автомобилями такого и вовсе больше не может случиться. Но когда один убивает другого умышленно и по плану, то посадить его в заключение – недостаточно, даже пожизненного заключения недостаточно, ведь убитый от этого не воскреснет.
Он вообще одобряет, сказал господин Гевилер, что конфедеративные демократы снова и снова выходят с такими идеями, потому что есть люди, которые чувствуют запросы народа, и он, Гевилер, при голосовании на референдуме однозначно выступит за. А какого мнения на сей счёт придерживается господин Вайлеман?
Извините, господин Вайлеман хочет полностью сконцентрироваться на игре.
Слон на g5.
Пешка на h6.
Слон назад на h4.
Хочет ли он доиграть партию до конца или всё-таки лучше остановить её? Ведь уже четыре часа утра, и они могут ехать по домам.
52
Вайлеман был твёрдо уверен, что не сможет уснуть после того, что произошло и что он узнал. Но потом усталость всё-таки оказалась сильнее. Когда он проснулся, был уже почти полдень.
Ему даже сны снились, хотя теперь он и не мог вспомнить, что именно, а настоящим кошмаром была как раз действительность.
Они действительно это сделали.
По телевизору непрерывно показывали Волю, снизу вверх и вдоль и поперёк, историю его жизни и воспоминания его соратников. Отрывками показывали посольства Швейцарии по всему свету, как там развевались приспущенные национальные флаги. Или не развевались. Главное – приспущенные.
Диктор новостного обозрения в чёрном галстуке то и дело сообщал известие о смерти. «После продолжительной, стоической борьбы с недугом…»
Пока не выдернули штекер.
Телеграммы соболезнования со всего мира. В администрациях правительств, подумал Вайлеман, должно быть, есть особые отделы, которые не производят больше ничего, кроме этих пустых слов; журналист, который уже нигде не находит себе применения, мог бы туда устроиться.
Президент Швейцарской Конфедерации – исполняющий обязанности президента, если быть точным, ибо в установленном порядке теперь была очередь социалдемократа, который не мог вступить в должность, – президент зачитывал своё обращение с телесуфлёра, это было отчётливо видно: его глаза так и бегали из стороны в сторону. Несколько фраз для него записали и на других государственных языках страны, французским он владел превосходно, а итальянским так себе, а вот его ретороманский они там у себя в верхнем Домлешге едва ли могли понять. Он казался скорее рассеянным, чем скорбящим, может быть, он, исполняя свой поминальный долг, уже обдумывал, стоит ли ему питать надежду на то, чтоб стать преемником Воли.
Эти же мысли сегодня наверняка витали и во многих других головах.
Представители других партий в один голос заявляли, что Воля был великим швейцарцем и что в момент скорби все разногласия должны молчать. То есть существовали и другие партии, хотя иногда про это можно было и забыть.
Официальные выступления прерывались репортажами с улиц, люди говорили в микрофоны репортёров, как они потрясены и что они не могут себе представить Швейцарию без Воли. Иногда они пускали слезу, а ведь к их глазам уж точно никто не подносил луковицу. Если людям регулярно внушать, что они кого-то любят, с какого-то момента они и впрямь начинают его любить.
Даже если он убийца.
– Несмотря на самоотверженный уход за больным… – сказал диктор новостного блока и что как только в больнице начнётся пресс-конференция, он сразу же переключится туда.
Вайлеман нажал на кнопку, чтобы кровать аккуратно поставила его на ноги, и побрёл на кухню. Не осталось ли в бутылке с выпивкой хоть несколько капель. Когда тебя начинает сильно тошнить, алкоголь прямо показан. К его изумлению пустая бутылка из-под кальвадоса была заменена на полную, причём не какой-нибудь подделки из Тургау, а настоящего Vieille Réserve. При этом никакой записочки, но Вайлеман и так знал, что могло быть там написано: «С благодарностью за то, что мы смогли обыскать твою квартиру. Твой любящий сын».
Нет, не так. Такая светлая мысль никогда бы не пришла в голову Маркусу. Должно быть, это сделала Элиза.
С открытой бутылкой в руке Вайлеман вернулся в спальню. Если и был подходящий момент, чтобы напиться, то именно сегодня.
– Прощание с телом усопшего в ближайшую субботу состоится не в Гроссмюнстере Цюриха, как было объявлено ранее, – как раз говорил диктор новостей, – а на стадионе Халлен.
Где теперь им, по окончании конгресса, достаточно было лишь заменить длинные столы на ряды стульев. Знамёна можно будет просто приспустить. Как в Гамлете, «жаркое, оставшееся от поминального обеда, пошло в холодном виде на свадебные столы».
Это сообщение навело кого-то в студии на мысль показать отрывок с панихиды по Моросани. Воля – какой он юный тогда был! – держит у гроба, украшенного цветами, поминальную речь, то и дело одолеваемый слезами.
Вайлеман отхлебнул большой глоток.
В бюллетене партийного руководства конфедеративных демократов был призыв ко всем руководителям общин провести все запланированные на Первое августа торжества, несмотря на трагические события. Это, дескать, будет самым идеальным мероприятием, чтобы достойно проститься с Волей. Вайлеман живо мог вообразить себе, как все ведущие празднества сидят теперь у своих компьютеров и лихорадочно переписывают свои сценарии.
В студии собрались за круглым столом шеф-редакторы основных изданий, состязаясь друг с другом в восхвалении Воли. Отточенные формулировки; все передовицы, скорее всего, уже давно были написаны. Такие заготовки раньше назывались «шпеком».
Ещё один глоток. Но телевизионная картинка не смывалась.
Перед входом в больницу гора из букетов.
Военный оркестр с траурным маршем Шопена.
Женщина, со всхлипами целующая фотографию Воли.
Но кальвадос был хорош.
– Теперь мы переключаемся в прямом эфире на пресс-конференцию лечащих врачей.
Трое мужчин и одна женщина в белых халатах. Женщина с чёрной повязкой на руке.
Вайлеман ожидал медицинского пустословия, но седовласый главный врач дрожащим голосом возвестил нечто совсем другое.
– …к сожалению, усиливается подозрение, что
