Воля народа - Шарль Левински
– И вы это приняли всерьёз? При том что в Вечерней заре едят по заказу. По-другому и быть не могло, при тамошних-то ценах. Если хотите, я вас как-нибудь приглашу. На вечернюю трапезу в Вечернюю зарю. – Лаукман так самодовольно рассмеялся, будто ему удалась самая блестящая игра слов всех времён.
– А что бы вы ответили, если бы я спросил, не сможете ли вы мне помочь выбраться отсюда?
– Я бы вам посоветовал остаться здесь. Хотя, после всего, что я слышу, вы не из тех, кто следует советам.
– Просто остаться здесь?
– Только до завтра. К тому времени ваша ситуация изменится. До меня дошли кое-какие слухи.
– Что?
Лаукман не ответил. Он поднялся, опершись на свою трость – ну, хотя бы трудности при вставании он тогда в Вечерней заре не разыграл перед Вайлеманом, – и от усилия ему пришлось вытереть пот со лба. Он снова тщательно сложил свой платок и затем сказал:
– Мне уже пора вернуться на своё место. В конце собрания всегда подают шампанское, а такое тебе не каждый день предложат даже в этом дорогом доме престарелых. Для меня было большим удовольствием побеседовать с таким разумным человеком.
Вайлеман был бы рад задержать его ещё немного и вытрясти из него какой-никакой ответ, но пожилой джентльмен выглядел слишком хрупким для этого. Он сделал последнюю попытку воззвать к нему:
– Скажите мне хотя бы, какие слухи до вас дошли. Я вас умоляю!
– И-аа! – сказал Лаукман.
46
Если в зале уже наливают шампанское, то есть если голосования уже завершились и прозвучал национальный гимн, от первой до последней строфы, «в грозовую ночь и на рассвете», то Маркус может, наконец, освободиться, и тогда сейчас наступит момент, которого Вайлеман ждал с таким нетерпением и которого вместе с тем страшился. «Маркус сказал», – всё время говорила Элиза, – «Маркус мне велел, Маркус, Маркус, Маркус». Это означало, что дальнейшую судьбу Вайлемана будет определять один лишь Маркус, он зависит от Маркуса, как никакой отец не хотел бы зависеть от своего сына, так окончательно и абсолютно, как будто суд лишил его дееспособности и передал Маркусу опеку над ним. Только на сей раз это был не суд, а какой-то анонимный орган, который даже и не орган, а организация, тайный союз, причём такой, в котором Маркус играл центральную роль, в этом Вайлеман теперь больше не сомневался. Может, он там был не самый главный, «зам. директора» написано на его двери, но совершенно точно он был одним из тех, кто принимает решения, большой палец вверх, большой палец вниз, и теперь на арене как раз стоял его собственный отец, morituri te salutant.
Но Элиза говорила и вот что: «Ты не должен так плохо о нём думать. Он очень много для тебя сделал».
Что она имела при этом в виду?
Или это была её очередная ложь?
Чтобы ещё раз не чувствовать себя объектом допроса, Вайлеман переставил стулья, расположил свой стул на узкой стороне помещения, у той стены, где напротив двери было бы окно, если бы на такой глубине под землёй были окна. Ромул, так было написано в книге Всем боссам босс, всегда садился в ресторанах так, чтобы за спиной у него была стена, а вход был перед глазами.
Когда потом дверь наконец распахнулась, он на мгновение увидел Гевилера, как тот в позе подчинённого – а может, Вайлеман так истолковал его позу – отступил на шаг назад, пропуская кого-то вперёд, и потом вошёл Маркус, на шее красно-белая ленточка с его бейджиком, который наверняка был VIP, ниже этого Маркус бы не опустился, такой карьерист, как он, определённо имел доступ во все зоны, где действительно принимались решения.
Access All Areas. Это подошло бы в качестве девиза Управлению правопорядка.
Вайлеман намеревался ни в коем случае не произносить ни слова первым, ни приветствия, ни жалобы, просто сидеть и ждать, он расписывал себе разные сценарии, самые разные возможности, как Маркус, возможно, поведёт себя, упрёки, обвинения, нападки. Только не рассчитывал на то, что Маркус действительно сказал.
– Вот, – сказал Маркус. – Твой мобильник. Я полагаю, он тебе ещё пригодится. Он покатался несколько раз туда и сюда между Цюрихом и Женевой и в конце концов очутился в железнодорожном бюро находок.
Когда Вайлеман забирал у него свой мобильник, их пальцы соприкоснулись, и это не было ему приятно.
– Неплохой трюк, – сказал Маркус.
Он развернул свой стул и сел на него верхом, сложив руки на спинке. Непринуждённая поза выглядела по-мальчишески, слишком молодо для человека, который и в четырнадцать лет вёл себя как взрослый.
– Ещё болит? – спросил он.
– Я не знаю, о чём ты.
– Твой ушиб головы. Там, где ты ударился о мостовую.
– Я оставил пластырь только потому, что иначе это выглядит как тонзура. Они мне там выбрили волосы.
Светская болтовня. Тут назревал самый крупный скандал Швейцарии, речь шла, может быть, о жизни и смерти, а они вели тут small talk.
– Я рад, что тебе уже лучше.
Вот так у Маркуса было всегда: по его лицу невозможно было прочитать, что он думал на самом деле.
– Мне худо так, что хуже просто некуда. Я арестован, и…
– Ты задержан, – поправил Макс. – Временно задержан.
– Разумеется, ради моей же собственной пользы.
Маркус пропустил его сарказм мимо ушей.
– Вот именно, – сказал он.
– Вы хотите заставить меня исчезнуть. Это нетрудно сделать с человеком, который живёт совсем один, так вы себе подумали. Но это не сработает. Есть люди, которые меня ждут.
– На этот счёт ты можешь не беспокоиться. Я позвонил госпоже Ванделер и извинился за тебя.
– Что-что ты сделал? – Вайлеман не понял ни слова.
– Я представился ей как твой сын и сказал, что по некоторым непредвиденным семейным обстоятельствам ты задержишься дольше, чем предполагалось.
– Ванделер?
– Я что, перепутал фамилию? – Маркус достал из кармана свой коммуникатор и заглянул в него: – Нет, всё верно. Ванделер, Гертруд, урождённая Хауэнштайн, вдова Дракович, проживает на Глатталь-штрассе 29. Женщина, у которой ты жил в последние дни.
– Но ты вообще не можешь этого знать!
Это была идиотская фраза. Вайлеман осознал это сразу, как только произнёс её, а Маркус лишь сочувственно покачал головой – жест, которым он ещё мальчишкой доводил отца до белого каления.
– Ты же видишь, что я это знаю.
– Но откуда?
– Возможности есть всегда.
– Но не в этом случае! Я познакомился с Труди совершенно случайно, встретил её один-единственный раз, а после твоего визита
