Воля народа - Шарль Левински
– Вы знаете эту даму?
– Разумеется.
– Эту фотографию дал мне сын.
Казалось, это ещё больше поразило фройляйн Шварценбах.
– Вот видите, как важна для него работа, – сказала она. – Свою подругу он вам не представил. А фото госпожи Барандун – пожалуйста.
40
Элиза.
Элизабет Барандун.
Элиза.
«На самом деле меня зовут совсем иначе», – так она сказала. Элиза, которая была секс-терапевтом и секретаршей в Управлении правопорядка. Или ни то и ни другое. Или то и другое вместе. Элиза, которая после крематория поджидала Вайлемана и пригласила его к себе домой. Они вместе пили Сент-Амур, святую любовь. Она была его партнёршей по выяснению правды. И всё это время обманывала его. Элиза, которая знала, как пахнут пачули. У которой был ключ от квартиры Дерендингера, хотя она не посещала клиентов на дому. А как удивлённо она сказала: «Да? У тебя сын в Управлении правопорядка?» И при этом её звали Элизабет Барандун, и она была секретаршей Маркуса. Его секретаршей для важных людей. «Здесь много такого, что весьма скрытно», – сказала фройляйн Шварценбах.
Тут было много такого, что никак не сходилось одно с другим.
Слишком много.
Как только он вернётся в Зеебах, наметил себе Вайлеман, он первым делом погуглит её имя. Барандун. «Мне понадобится твой компьютер», – скажет он Труди, и она не будет иметь ничего против, но сперва спросит у него, как прошёл визит к врачу. «Доктор Ребзамен был мной очень доволен, – скажет он ей. – С моим здоровьем всё в порядке. Надо только дать себе ещё немного покоя». Но Труди очень любопытна, она этим не ограничится, а будет расспрашивать о деталях и пожелает знать во всех подробностях, какие обследования доктор Ребзамен провёл с ним и с каким результатом. Надо будет ещё что-нибудь придумать. Как там это называется, когда тебя сажают на велостанок и замеряют сердцебиение, пока ты крутишь педали? И какое давление крови считается нормальным? Сколько-то там на сколько-то, ему следовало бы действительно подготовиться получше. И про пластырь он забыл, чтобы приклеить его на сгибе локтя и сказать потом, что у него брали кровь из вены.
Он весь был в растерянности, в полной растерянности, ни к какой трезвой мысли не способен. Если всё так, как сказала эта мышиная фройляйн, если это правда…
Она ни на секунду не усомнилась, сразу сказала: «Это госпожа Барандун». Но ведь это была Элиза, это же было фото Элизы, снимок на паспорт, который он нашёл в ночном столике Дерендингера, как он мог там оказаться, если это был снимок кого-то другого – женщины по имени Элизабет Барандун?
Элизабет, а не Элизы.
Хотя: не так уж сильно и различались эти два имени.
Но секс-терапевт и секретарша из Управления правопорядка – тут разница очень большая.
По телевизору – а что ещё делать, когда не можешь заснуть, а для чтения слишком устали глаза? – по телевизору он однажды видел за одну неделю два фильма с одной и той же интригой: близнецы, разлучённые при рождении, встречаются уже взрослыми, и все люди удивляются их сходству. Но в действительности такого не бывает, только в плохих сценариях, когда авторам больше ничего не приходит в голову. Это не могли быть две разные женщины, это была одна и та же, называй её хоть Элиза, хоть Элизабет, хоть Барандун, хоть Незнамокто.
Надо будет зайти в Гугл, задать «Барандун, Элизабет», подождать ноль целых, ноль десятых секунды, и будет десять тысяч результатов, это не столь уж редкая фамилия, но уж он найдёт ту, что нужно. Наверное, будет и фото, теперь всегда есть фото; когда он нагуглил себя самого, из идиотского тщеславия, то в лицо ему ухмылялась его юношеская фотография, ископаемый снимок, который давно перестал быть правдой. С Гугла он бы начал, а потом искал всё дальше, он докопался бы до самой сути, он провёл бы самый основательный поиск, он разгадал бы загадку, хотя пока что даже не представлял себе, как бы он действовал, как бы он узнал, что правда, а что нет, или всё ложь, или…
Почему трамвай ползёт так медленно? Его так и подмывало пройти вперёд к водителю, постучать ему в стекло и крикнуть: поддай же газу, наконец, или как там это называется у трамвая, но от этого было бы мало проку, потому что водители в их униформах давно уже были всего лишь декорацией, трамваи ездили сами, но людей не увольняли только потому, что пассажирам спокойнее было видеть кого-то за рулём. И ещё потому, чтоб не ухудшать статистику по безработице.
С чего он вдруг упёрся в статистику безработицы?
Надо сосредоточиться. Логически проанализировать факты, хотя, казалось, дело было лишено логики, одно с другим никак не сходилось, перепутались два разных паззла, кто-то смешал их вместе, хочешь собрать картинку горы Маттерхорн – и вдруг получаешь половинку Моны Лизы. Мона Лиза. «Как Элиза в Моей прекрасной леди, – сказала она. – Это подходит к моему ремеслу». Она же это сказала, чёрт возьми, и он же это слышал.
Больше он не покинет квартиру Труди, так он решил, пока не найдёт объяснение всему, ведь объяснение всегда есть, просто он сейчас туповат для того, чтобы найти его, мозги у него немного заржавели, подсохли, это от жары, от солнца, самый жаркий июль с тех пор, как ведутся наблюдения, не удивительно, что он угодил в больницу. Впредь он больше никуда с непокрытой головой…
Соломенная шляпа, чёрт, соломенная шляпа покойного мужа Труди, он её в волнении забыл, она осталась висеть где-то на вешалке в приёмной Маркуса – «А что это за шляпа там на вешалке?» – ну ладно, подумаешь, катастрофа, если Маркус её там увидит, нет никаких оснований, почему он должен связать её со своим отцом, а фройляйн Шварценбах не выдаст его посещения, это она ему обещала. Но Труди спросит про шляпу, и ему придётся сказать, что он забыл её в приёмной у врача, и… Нет, так не пойдёт, она захочет её вернуть, зайдёт к врачу и узнает, что он там вообще не был. Надо придумать какую-то другую историю. Ему надо было пройтись по воздуху, да, это убедительно, ему нужен был свежий воздух после всех этих медицинских обследований, и он пошёл по берегу Лиммата, тут порывом ветра и сдуло его соломенную шляпу… Слабовато. Но пока
