Код Адольфа Гитлера. Апрель - Владимир Иванович Науменко
– Не хотел вам говорить, но выглядите вы, Клаус, отвратительно! – заметил Мюллер, когда машина тронулась с места.
– Вы правы, герр Мюллер! – спокойно ответил Клаус. – Как же я могу выглядеть, если за всю ночь не сомкнул глаз?
– Почему? – спросил насторожившийся Мюллер. Сидевший рядом с ним Клаус не вызывал у него симпатии.
– Потому что, герр Мюллер, что-то на сердце тревожно.
– Тревога, дорогой Клаус, не так страшна, страшны люди, которые её нам доставляют, – ответил Мюллер. – Нет страшнее мещанина. Это не человек, это потребитель, ради своего благополучия готовый пойти на всё, даже на преступление. В основном из них и выходят отъявленные преступники и негодяи. Вдвойне обидно, Клаус, когда судьба обрекает тебя на одиночество, когда душевную муку доставляют люди вроде близкие тебе.
– Четвёртый год я не вижу дома, улицы, где с друзьями прошло всё моё детство, – произнёс Клаус.
– Слёзы порой застилают глаза, когда вспоминаешь, как весело и беззаботно ты проводил время, чьи часы не вернёшь, не окликнешь.
– «Остановись мгновенье, ты прекрасно!» – Мюллер облачил свое любопытство в едкую иронию.
– Великий Гёте! Он вёл распущенный образ жизни, а ведь погляди-ка, оставил бессмертное творение! Что есть время, Клаус? Время есть основание бытия в нём. Сомневаетесь? Напрасно! Лично я не знаю, а подозреваю, но сомневаюсь. Может быть такое! Допускаете, по вашим глазам я это вижу. Время, Клаус, нельзя окликнуть, пощупать пальцами. Само по себе оно – великая загадка человечества. Время идёт себе, идёт – понимаешь, Клаус? В этом и есть его зловещее предназначение, его неумолимый рок. Природа создала нас смертными, рано или поздно все мы уйдём в могилу, но вот в чём парадокс, Клаус! Столкновение со смертью есть не что иное, как обретение жизни. Как тебе такая мысль? А время на то и время, все течёт себе, течёт в бездну, чью суть не выразишь словами. Течёт. Спросите «куда?». Вот вы меня и подловили. Я не дам вам ответа, Клаус, так как он не находим, я выходец из простого баварского крестьянства, он за гранью моего понимания. Улавливаете мою мысль? Ладно вам. Вы на это, как я смотрю, не отважитесь. Вы этого не сделаете. Но, зарубите себе на носу, Клаус! Шеф гестапо – реальный человек, он хочет, чтобы вы постоянно имели это в виду.
– Я сделаю всё, что в моих силах!
Иронично-усталый взгляд Мюллера послужил ответом на такие заверения. Шофер Мюллера остановил машину напротив входа в бункер. Мюллер взглянул на часы. Было 17 часов 40 минут. Вот-вот должен был появиться визитёр, о чьем появлении предупреждал по телефону Гитлер.
– Ну вот, мы и на месте! – произнёс Мюллер. – Пока фюрер проводит совещание, вы, Оскар, и ты, Клаус, войдёте в комнату Евы Браун, переоденетесь в одежду, которую там вам приготовили, и по сигналу фюрера войдёте в его кабинет, где будете ждать генерала. Вам всё понятно? А я пока побуду здесь. Через какое-то время я к вам присоединюсь.
– Да, герр Мюллер! – ответил Оскар. – Будет сделано так, как вы приказали!
– Ступайте! Только не попадайтесь на глаза Геббельсу, чтобы тот не испортил всё наше сегодняшнее мероприятие. Я и шофёр будем ждать вас в машине. Впрочем, планы меняются. Я вижу в саду женщину, выгуливающую собаку! Она-то мне и нужна. Думаю, у вас будет времени столько, сколько необходимо, после завершения возвращайтесь в машину.
От Магды Шпеер направил свои шаги к фюреру. Войдя, он застал Гитлера в кресле в компании Геббельса, Бормана и Хавеля. За руку поздоровался с ними и включился в разговор. Правда, предмет беседы Шпееру был непонятен, но по лицам присутствующих он читал обеспокоенность военным положением, что сложилось в городе, которому более подходящее имя «катастрофа». Неожиданно для всех Борман отлучился, но как выяснилось, ненадолго. Он появился перед фюрером возбуждённым, был весь во власти события, вестником которого он сейчас стал.
– Мой фюрер! – переведя дыхание, выпалил Борман. – Я только что от связиста. В бункер поступила телеграмма от Геринга!
– Вот как? – Гитлер был удивлён. – И что же в ней?
– Вам лучше самому с ней ознакомиться!
– Дорогой Мартин! – сказал Гитлер. – От соратников у меня секретов нет! Будьте добры, прочтите нам её вслух!
Борман переменился было в лице, но подчинился.
«Мой фюрер! – стал читать Борман, руки у него дрожали, текст прыгал перед глазами. – Так как Вы настояли на том, чтобы оставаться на посту в крепости Берлин, согласны ли Вы, если я как Ваш заместитель согласно Вашему указу от 29 июня 1941 года, приму полное руководство рейхом с полной свободой действий на родине и за границей? Если не последует ответа до 10 часов вечера, я расценю это как то, что Вы лишены свободы действий. Я возложу на себя все полномочия, перечисленные в Вашем указе, и буду действовать на благо народа и Родины. Вы должны представлять, что я чувствую по отношению к Вам в эти тяжёлые часы моей жизни, и не могу подобрать слов, чтобы выразить это. Благослови Вас Бог! И пусть дарует он Вам возможность приехать сюда как можно скорее.
Верный Вам Герман Геринг».
– Это – измена Родине и вам, мой фюрер! – после чтения произнёс обескураженный Борман. Для фюрера позиция Бормана была ясна, так как рейхсляйтер с Герингом были давние враги, а находящийся с ним рядом Геббельс когда-то называл рейхсмаршала «человеком с открытым и доверчивым сердцем ребёнка». За разъяснениями фюрер взглядом обратился к посланнику Хавелю. Намёк был понят.
– Позиция Геринга не лишена
