Томаш Ржезач - Пациент доктора Паарелбакка

И наконец, если в Прагу послали господина Рика, или, точнее, Симпсона, занимающего в аппарате ЦРУ руководящий пост, значит, ведется крупная игра. вал, что к чему. И у меня совершенно определенно получалось, что на ту роскошь, которой она окружена, никак не может хватить даже высокого оклада Бобина. Эта дама, вышедшая из семьи, где папаша был мелким лавочником, а мамаша — мелкой шляпницей на Виноградах, должна иметь и, определенно, имеет еще какой-то источник дохода.

Как она может объяснить, откуда у нее такие деньги? Наверное, никак. Бобин всегда был непрактичным. Его финансовые амбиции, должно быть, и в самом деле не превышали тех десяти крон, которые были ему нужны на пиво и сосиски, как говорил мне профессор Плигал.

И пока я об этом размышлял, мне показалось, что Гайе ван Заалм подмигнул Гане Шульцовой, и она после продолжительной паузы ответила:

— А не хотели ли бы вы сами изложить Мартину все это? Возможно, он вам скорее поверит.

Я пожал плечами:

— Это трудно сделать. Откровенно говоря, мне бы не хотелось.

Она повернулась в кресле и, положив мне на плечо руку, пристально посмотрела на меня. У нее были большие, темные и словно бы затуманенные глаза, которые, определенно, сумели многим вскружить голову.

— Ну а если я вас попрошу об этом?

— Послушайте, ведь это такие сложные вещи. Я знал Бобина, когда он помогал мне писать контрольные по математике в оплату за сочинения по чешскому.

Она рассмеялась. Коротко, звонко.

— И должно быть, вместе бегали за девушками? Так вы в самом деле не хотите навестить моего супруга?

Я уже сказал господину ван Заалму, чтобы мое мнение Бобину передали вы. И вообще господин ван Заалм больше меня повинен в том, что я побеспокоил вас и причинил Столько хлопот, пью ваше виски и наслаждаюсь вашим милым обществом. Я сам едва ли бы отважился на это. Честно говоря, мне не хочется возвращаться к тому, что было. Я живу тем, что есть и что будет. Завтра. Послезавтра. Через месяц, через год, через пятнадцать лет…

Гана Шульцова, урожденная Загорова, не выпускала моего плеча. Она сжала его еще крепче, не отрывая от меня взгляда.

— Так вы не хотите помочь моему мужу? Мартин о вас часто вспоминает. И я уверена, что, увидев вас и убедившись, что вы также покинули Чехословакию и приехали сюда, он сразу же согласится, что возвращаться не следует. Прошу вас, давайте встретимся завтра, возле санатория, а? Я хожу обычно с Мартином на прогулку. И, гуляя, вы сможете поговорить друг с другом. Это лучше, чем в больнице. Завтра в два часа, хорошо? Я могу на вас положиться?

— Сударыня, был бы рад вам обещать, но я не хозяин своего времени. Фирма платит мне по-королевски щедро, но вовсе не за мои личные дела. Она требует от меня работу, исполнения служебных обязаннестей. А их уйма… Я не знаю еще, как у меня завтра со временем.

— Но нельзя же отказывать даме, если она так просит! — напустился на меня ван Заалм. — По крайней мере, в Голландии это правило сохраняет свою силу.

— А вы прежде бывали в Голландии? — обратилась ко мне Шульцова.

Я махнул рукой.

— По меньшей мере раз пять, сударыня.

— Почему же вы тогда ни разу не зашли к нам?

Я улыбнулся:

— Просто не предполагал, что вы с Бобином уехали именно в Роттердам. Не зашел бы я к вам и сегодня, не расскажи мне о вас случайно господин Гайе ван Заалм.

— Тогда я приношу благодарность господину ван За-алму. За его здоровье! — подняла бокал Шульцова.

Мы выпили.

Гайе ван Заалм налил себе уже в который раз почти полный стакан неразбавленного виски.

В конце нашего визита я обратился к Шульцовой:

— Не поможете ли вы мне довести Гайе до машины?

Она рассмеялась. Хрипловато.

— С этой каланчой вам пе управиться. Я-то уж его знаю. Положите его лучше па постель Мартина.

У Шульцев, оказывается, были две отдельные спальни. Интересная деталь. Она свидетельствовала, что Бобин и его жена жили рядом как два чужих, видимо, человека. Умозаключение профессора Плигала относительно того, что Мартин Шульц был привратником, открывавшим своей жене дверь в общество, куда сама она никогда бы в жизни не смогла попасть, подтверждалось.

Я протащил Гайе ван Заалма по узкому коридору до угловой комнаты, где помещалась спальня Мартина, и там улояшл его на тахту. Включил свет в плафонах и настольную лампочку, снял с ван Заалма пиджак.

— Сейчас я принесу ему пижаму Мартина, — сказала Гана Шульцова.

— Пожалуйста, останьтесь здесь еще минуту, сударыня! Я выну из карманов пиджака то, что там у него лежит. Это дело деликатное, лучше, когда есть свидетель.

— Фу, вы настоящий формалист! — удивилась она.

— Нет, я юрист! Всего лишь юрист, возразил я. — У нас такой порядок, и в этих делах проявляется наша профессиональная щепетильность.

Я шарил в карманах его пиджака. В правом были две связки ключей. Мне легко удалось отличить те, что были от конторы (по двустороннему ключу от сейфа), и те, что были от квартиры (ключ от французского замка почтового ящика). И вот эта вторая связка исчезла в моем рукаве.

Я решился на такую рискованную, но, по-моему, крайне необходимую ночную акцию.

— Пожалуйста, — вот ключи, кошелек, носовой платок, зажигалка, сигареты и мелкие деньги, — протянул я все Шульцовой.

Она кивнула головой, глядя на меня широко раскрытыми глазами. Зрачки у нее были такими неестественно большими, словно в них закапали атропин.

— Исполнительный, корректный, аккуратный — просто мужчина хоть куда! А что? — восторженно, но тихо воскликнула Гана Шульцова.

Взяв меня под руку, она слегка прильнула ко мне, и я невольно ощутил ее небольшую, но упругую грудь. Подойдя к ночному столику, она погасила лампочку и увлекла меня в коридор.

— Ну, так как же завтра? — вдруг деловито спросила Шульцова. — С визитом к Мартину?

— Не знаю, — пожав плечами, ответил я. — Мне действительно трудно сказать вам что-нибудь определенное: все зависит от того, как у меня будет со временем, сударыня.

— Забудь эту сударыню — для тебя я просто Ганич-ка! — воскликнула она и еще сильнее прижалась ко мне.

— Порядок, Гани!

Она поцеловала меня.

Я должен бы предложить тебе что-то конкретное, — проговорил я, словно покоренный ее нежностью. — Когда ты ездишь обычно к Бобину?

— В половине первого…

— Хорошо, я позвоню тебе в двенадцать и скажу, сумею ли вырваться.

— Завтра вторник. Следующий раз я поеду к нему только в субботу.

Пока наши сведения подтверждались.

— Хорошо, если не удастся завтра, пусть Мартин ждет меня в субботу. А пока передай ему мой привет.

Она снова прижалась ко мне.

— Для тебя я тоже найду тут местечко!

— Это было бы фантастически, голубка! Но мне необходимо утром быть в форме. Если после полудня я освобожусь, то вечером обязательно выкрою для этого время. Но без свидетелей, тем более таких, что легко подвергаются алкогольному отравлению.

— А вот ты при этом не только держишься на ногах, но еще и бодро вышагиваешь, — ласково шепнула она.

Я теснее прижал ее к себе и прошептал:

— Завтра в двенадцать я тебе позвошо, а сейчас ты УЖ отпусти меня, а то не удержусь…

Она провела мне пальцем по носу.

— Так до завтра? Договорились, да?

* * *

Было половина первого ночи.

Я поставил свой «дацун» на маленькой неосвещенной площади и минут двадцать, а может, двадцать пять походил по ближайшим улицам.

Перед входом в дом номер двадцать восемь я остановился. Внимательно — осмотрелся, отворил дверь и вошел в лифт. Поднялся на пятый этаж и несколько минут прислушивался. Все вокруг было погружено в сон.

Нигде никого.

Только я. И мой страх.

Пройдя па цыпочках по коридору к двери квартиры номер четыреста пятнадцать, я, надев перчатки, открыл ее плоским ключом, взятым из кармана Гайе ван Заалма.

Дверь захлопнулась за мной почти бесшумно.

Несколько минут я стоял замерев. То был самый опасный момент этой уже самой по себе опасной акции. Я знал, что Гайе ван Заалм холостяк. Но не мог же я быть уверен в том, что у него нет постоянной любовницы или фокстерьера. Просто какого-нибудь существа, которое могло бы в эти тихие ночные часы поднять шум.

Однако никто не подавал никаких признаков жизни.

Я включил карманный фонарик и на цыпочках прошел по квартире. Прихожая, потом гостиная с газовым камином, отделенная портьерами от кухоньки и спальни. Шкафы, встроенные в стену, в кухне — чуланчик.

Я задернул портьеры, включил свет, огляделся. Открыл ящики письменного стола, предварительно убедившись, что-он не снабжен никакими секретными предохранителями. Полистал записные книжки и блокноты, вынул и просмотрел документы, а затем аккуратно положил их на место.

Сколько раз учили нас этому в разведшколе?