Томаш Ржезач - Пациент доктора Паарелбакка
Я сообщил ей, что занят сегодня торговыми переговорами и чтобы она на мое посещение больницы не рассчитывала.
— Но вечером давай увидимся обязательно… “ настаивала она.
— Обязательно, но без ассистентов, — ответил я и повесил трубку.
* * *
Было 12 часов 15 минут по западноевропейскому времени.
У меня оставалось два часа или что-то около того, а дел еще по горло.
Я направился на своем «дацуне» на отдаленную пригородную автостоянку. Находилась она у моря, или, точнее говоря, в том месте, где море осушают под новые земельные участки для тюльпановых плантаций. Собственно говоря, это была не автостоянка, а скорее нелегально образовавшееся без ведома городских властей кладбище машин, от которых отказались их владельцы.
Я въехал задним ходом и встал между гусеничным трактором с демонтированным двигателем и «мерседес-дизелем» какого-то древнего образца. Сняв номерной знак, я зарыл его в куче железного лома. Хотя я и не питал особой надежды, что мою машину не сумеют опознать и так, но все же без номера сделать это будет сложнее.
А мне необходимо было выиграть время.
Разрезав затем перочинным ножом обивку заднего сиденья, я вынул оттуда голландский паспорт, облил бензином швейцарские документы и поджег их.
Эмигрант Ярослав Блажек корчился, объятый пламенем, пока не почернел.
Теперь я стал Олафом Андерссоном из Осло, норвежским подданным, археологом, находящимся в данное время в отпуске. Однако какой же может быть отпуск у археолога? Олаф Андерссон отправился в путешествие по ФРГ и северной Голландии, где хотел осмотреть музеи и незавершенные раскопки во Фрисландии, а затем ознакомиться с памятниками Бретани.
О совершаемом Олафом Андерссоном путешествии свидетельствовали счета отелей. Его норвежское подданство, помимо всего прочего, подтверждали: удостоверение норвежского Королевского яхт-клуба, право на плавание в открытом море (от чего избави меня бог!), месяц назад утративший силу трехмесячный билет на право проезда в городском транспорте в Осло, а также чековая книжка.
Завершив всю эту метаморфозу, я вернулся на трамвае в город и взял напрокат в одном из гаражей в центре Роттердама за солидную сумму спортивный «ягуар». Покончив с этой операцией и уплатив международную страховку, я зашел в туалет.
Здесь я вывернул наизнанку кошелек и все карманы, проверяя, не осталось ли в них хоть какого-нибудь клочка бумаги, пусть даже отдаленно напоминавшего об исчезнувшем Ярославе Блажеке. Не пашел ничего и посмотрел на часы. Они показывали 13 часов 55 минут западноевропейского времени.
Я мог еще позволить себе «полакомиться» в пригаражном буфете бутербродом с сыром и маргарином, а также порцией кофе в пластмассовом стаканчике.
И вот наступило время «закрывать дверь с другой стороны».
Среди документов Олафа Андерссона, помимо прочих бумаг, была квитанция вокзальной камеры хранения. Я взял там ручной багаж, сел в «ягуар» и отправился в Наарден.
Сильные линзы бинокля, вынутого мной из походной сумки Олафа Андерссона, приблизили их лица. Гана Шульцова энергично жестикулировала и что-то рассказывала.
А Бобин?
Он стоял, засунув руки в карманы плаща, воротник у него был поднят, а голова склонилась к плечу.
Это был Бобин и не Бобин. То же продолговатое лицо с прямым носом, тот же рот с приподнятыми уголками губ, как бы непрестанно улыбающийся. Но стекла цейс-совского бинокля обозначили резче, чем снимки наших сотрудников, сфотографировавших эту супружескую пару незадолго до моего отъезда, глубокие складки, пролегшие от переносицы почти до самого подбородка, и глубоко ввалившиеся глаза. На лице читались усталость и безразличие и даже что-то похожее на озлобленность.
Я окинул взглядом окрестности Плаасов — маленького уголка природы вокруг санатория.
Неподалеку от пересечения основных дорог, там, где одна из них сворачивала сюда, стоял микроавтобус «фольксваген» с названием какой-то роттердамской фирмы на борту. Шофер в белом комбинезоне возился под капотом, а точно так же одетый грузчик стоял рядом и покуривал.
Это были наши люди, обеспечивавшие первую и самую рискованную часть операции.
По расчету времени до начала операции у меня оставалось еще неполных полчаса. Последние метры я преодолевал неторопливым шагом туриста, не слишком ограниченного временем.
— Привет, Бобин! — крикнул я еще издалека.
Бобин вынул из карманов руки. С минуту он стоял неподвижно, потом вздрогнул — и пораженно проговорил:
— Яроуш?! Ты?
— Да, приятель! — улыбаясь, подтвердил я.
Гана Шульцова вытаращилась на меня, словно перед ней появился призрак.
— Целую ручки, сударыня! Все-таки я успел. Ван Заалм сказал мне, что я найду вас именно тут.
Вобин продолжал стоять как изваяние. Подбородок у него отвис и, кажется, слегка дрожал.
Послушайте, господа, — весело обратился я к ним, — а что, если нам забраться ко мне в машину и угоститься кофе? Выпьем за счастливую встречу!
Бобин впервые улыбнулся.
— У вас есть кофе?! — не переставая удивляться, спросила Гана. Спросила, вероятно, лишь затем, чтобы хоть что-то сказать.
— У меня есть все! Даже шотландское виски.
Я взял Бобина под руку и решительно повлек за собой.
* * *
— «Ягуар»?! — изумилась Гана Шульцова, когда мы садились в мой машину. — Ведь вчера, насколько я помню, у вас был спортивный «дацун». Вы что же, меняете дорогие машины, как перчатки?
В голосе ее звучала подозрительность.
— К сожалению, «ягуар» но мой, он принадлежит коллеге из женевского филиала нашей фирмы.
Шульцова откровенно взглянула на номерной знак: «GE-121-235». Это был женевский номер, который я установил, как только затерялся в перелесках за Роттердамом. Среди документов Олафа Андерссона были и страховые полисы швейцарской фирмы «Вадтунфалл», которыми его снабдил Ян Вихерт, и подтверждение женевской торговой автофирмы об аренде машины.
Гана продолжала подозрительно следить за мной, тогда как Бобин молчал. Всю эту сцену он наблюдал глазами, словно застланными мглой.
Сперва я налил из термоса кофе в пластмассовую чашечку для Бобина. Затем наполнил себе и Гане Шульцовой стаканчики виски. Мы чокнулись с нею и выпили. Ей и в голову не приходило, что стаканчик, из которого она выпила виски, имеет второе дно, содержимое из-под которого я высвободил легким пожатием. Снотворное смешалось с алкоголем.
Через несколько секунд она уснет и проснется не раньше, чем через двенадцать часов. Но и потом, прежде чем она вспомнит, что с нею сталось, пройдет еще полдня: она все еще будет в сонном состоянии, да и воспоминания ее будут смутными и нечеткими.
Гана Шульцова провела рукой по лбу.
— Мне же вести еще машину, чтобы доставить…
Это было все, что она успела сказать, перед тем как заснула прямо тут, на сиденье. В ату минуту появился «фольксваген» с рекламной надписью.
— Что случилось? — спросил Бобин.
— Ты хочешь к маме? В Прагу?
Пластмассовая чашечка с *кофе затряслась у него в руке. Я взял ее у него и сказал:
— Доверься мне, и все будет в порядке. Главное — не бойся. Одной ногой ты уже дома.
К нам подошли люди из микроавтобуса. Шофером был Йирка Пелишек. «Грузчиком» — доктор Рихард Мергаут. Зарплата обоим начислялась по нашему ведомству.
Доктор Мергаут наклонился над Шульцовой, нащупал пульс и кивнул головой.
— Все в норме. По дыханию и пульсу ей следует быть в вытрезвителе.
Я обратился к Йирке:
— Тебе известно, когда ее доставить, не так ли?
— В двадцать двадцать пять, шеф.
Я порылся в сумке Ганы Шульцовой, нашел там связку ключей и револьвер. Никелированный «вальтер-6,35». Дамская игрушка, однако, может быть и опасна.
Я отдал Йирке ключи.
— Вон за той лесопосадкой стоит ее машина. Красный «моррис-мишг». В ней есть радиопередатчик, ты это знаешь лучше меня. Так вот, сделай с ним что-нибудь такое, что смахивало бы на обычную техническую неполадку. Затем соверши осторожно наезд на дерево. Но только легкая авария без ранения. Ясно? Водительница была в нетрезвом состоянии, но защитный пояс ее спас. Легенду об обстоятельствах ее обнаружения не забыли?
Врач в комбинезоне грузчика занимался Бобином. Проверял пульс, рефлексы, изучал реакцию зрачков.
Йирка Пелишек тем временем отнес Гану Шульцову в ее машину.
А я, наблюдая за ними, старался не думать о том, что лес здесь редковат и какой-нибудь случайный турист может осложнить всю операцию.
Бобин сидел неподвижно. Он явно привык к тому, что вокруг него постоянно вертятся люди в белом, и не отличал комбинезона грузчика от халата врача.
— Какие лекарства вам давали? — спросил его доктор Мергаут.
Но добиться больше того, что это были какие-то голубые порошки, белые капсулы и розовые таблетки, да еще ежедневно два-три раза какие-то инъекции, ему так и не удалось.
