Убийство на Оксфордском канале - Фейт Мартин
— Дэшвуд-лок… — пробормотала Хиллари и взялась за телефон.
Это в Оксфорде, через Кидлингтон и дальше. Палец ее застыл над нынешним местом жительства, деревней под странным названием Трупп, располагавшейся сразу за Кидлингтоном и чуть правее. Дэшвуд, наверное, севернее. Она стала перематывать карту. Нижний Хейфорд, дальше по дороге, Кливз-Бридж, Хай-Буш-Бридж — и вот он, Дэшвуд-лок. Она задумчиво постучала пальцем по карте.
Прозрачный лак на ногте указательного пальца успел облупиться. Черт.
Сплошное зеленое пятно. Такое впечатление, что шлюз Дэшвуд-лок упал с неба и угодил прямиком в какую-то прямо-таки невообразимую глушь. Просто замечательно. Значит, не будет ни свидетелей, ни поквартирных обходов, ни малейшей надежды на зацепку — разве что местным коровам или козам придет охота поболтать.
— Черт, — пробормотала Хиллари и на глазок прикинула расстояние до места происшествия. Четыре мили. Сесть на велосипед и прокатиться с ветерком вдоль канала. И для бедер полезно. Мы ведь, кажется, боремся с лишним весом, вот и будет ему шах и мат.
Только где это видано, чтобы старший следователь прибывал на место преступления на велосипеде? Так не бывает. Не хватало еще выставить себя чокнутой «зеленой», и без того проблем хватает, спасибо проклятому Ронни.
Нет, придется все-таки на машине. Значит, надо будет найти ближайшую деревню, это получается Нортбрук. Задумчиво разглядывая карту, она усмехнулась, скривив губы, — уж конечно, жизнь в этом Нортбруке бьет ключом, а добропорядочные граждане в очередь выстроятся, чтобы помочь полиции в расследовании.
Поглядывая на часы, она принялась торопливо глотать кофе. После разговора с Донливи прошло всего пять минут.
Почему ей позвонил именно Донливи, вот в чем вопрос! Получив первую утреннюю дозу кофеина, мозг нехотя начинал просыпаться. Ведь куда чаще распределением дел занимался не он, а главный инспектор Мякиш Мэллоу.
Как вариант — ему приказано не отсвечивать, пока не наступит ясность с Ронни. Тогда Донливи какое-то время будет маячить на горизонте, словно перчаточный ангел в детском кукольном театре.
Внутри у нее снова проснулось знакомое противное чувство, и она залпом проглотила оставшийся кофе, скривившись от вкуса искусственного подсластителя и с тоской подумав о настоящем сахаре и об удовольствии.
Ни того ни другого впереди не предвиделось.
Она взяла сумку и куртку и боком вышла в узкий коридор. Мельком заглянула в спальню, где осталась неубранной кровать, пожала плечами и, комично пригибаясь, поднялась по железной лестнице. В первые дни на новом месте Хиллари успела несколько раз чувствительно приложиться головой о потолок, после чего приобрела привычку горбиться как Квазимодо всякий раз, когда пробиралась к выходу.
Она отодвинула засов на верхушке двойной металлической двери и вышла в солнечное майское утро. На иве напротив семейство длиннохвостых синиц привычно распевало свою звонкую утреннюю песню, и проходившая мимо женщина с собакой на поводке улыбнулась Хиллари.
Ну да, ну да, подумала Хиллари в адрес всех сразу, и синиц, и женщины, и все-таки на улице ей немедленно стало лучше, ведь здесь можно было дышать полной грудью и двигаться свободно.
Переступила через порог, сошла на твердую землю, захлопнула за собой дверь и заперла ее на ключ.
Забросив сумку через плечо, она развернулась и пошла вдоль «Мёллерна» — все пятьдесят футов, — рассеянно скользя взглядом по его крашеному борту.
Подобно большинству судов, стоявших у шикарных частных пристаней, которыми изобиловали каналы Труппа, ниже ватерлинии «Мёллерн» был выкрашен в черный цвет. Он был весьма ухожен, однако, в отличие от соседних судов, пестревших жизнерадостными оттенками голубого, зеленого, красного и желтого — излюбленных цветов местных художников, — дядюшкина лодка сочетала в себе жемчужный оттенок серого, а также белый и черный цвета с редким вкраплением бледных золотистых пятен.
Ей смутно вспоминалось, что когда-то дядюшка говорил: «мёллерн» на местном диалекте означает «цапля». Наверное, это как Брок-бобер и Рейнар-лис, подумала она. Должно быть, и цветами своими лодка обязана была оперению этой грациозной речной птицы.
О чем только она не думала в те годы — о чем угодно, только не о том, что однажды это судно сыграет такую важную роль в ее жизни.
Но в ноябре прошлого года, когда она переехала, предполагалось, что временно, на «Мёллерн», судно казалось ей таким же серым и унылым, как погода вокруг. Идеальное отражение ее собственного душевного состояния.
В зарослях осоки нежно запела малиновка. Краем глаза Хиллари уловила яркое оранжевое пятнышко; птица — или птиц? — перепрыгивала с ветки на ветку, и уголки губ женщины приподнялись в улыбке.
Ее «фольксваген» выглядел очень прилично для своего возраста. Машине было без малого двенадцать лет, однако на светло-зеленом покрытии кузова не было ни щербинки. Просто удивительно, как быстро человек, лишенный возможности купить новую машину, выучивается пользоваться автомобильным воском. Даже если раньше презирал этот воск всеми фибрами души.
Хиллари открыла дверь, села и вставила ключ в замок зажигания. Оптимистичный настрой не покидал ее. Мотор завелся мгновенно и заурчал ровно-ровно, как кошка. Она давно подозревала, что механик в гараже тайно в нее влюблен.
Потянулась за ремнем, чтобы пристегнуться, и нахмурилась. Нет, если бы механик был влюблен, он обслуживал бы машину из рук вон плохо, чтобы Хиллари приходилось приезжать почаще. Проклятье! Она умела думать, как коп, но иногда ненавидела эту свою способность.
Автомобиль выехал на дорогу, соединявшую Оксфорд и Банбери, и покатил на север, и Хиллари наконец-то заставила себя думать о работе и о шлюзе Дэшвуд-лок.
Труп, причем весьма подозрительный. Вопреки расхожему мнению, на полицейском языке «подозрительной» именовали едва ли не каждую смерть до тех пор, пока не будет доказано обратное. Доказывал это обратное обычно патологоанатом.
На заре своей карьеры Хиллари, мелкая сошка, как и все прочие констебли, повидала смерть во всех возможных видах и обличьях. Бытовые убийства, ДТП, поножовщина, несчастные случаи на производстве — что ни назови, она всего насмотрелась.
Нынешний случай вряд ли представлял особый простор для воображения. Труп в шлюзе — значит, скорее всего, утопленник. Скорее всего, из отдыхающих — не привык управляться с судном, перепил, свалился за борт, и с концами.
Скорее всего.
В Хопкрофтс-Холт Хиллари, поглядывая одним глазом на телефон, свернула с дороги. Она не сомневалась: есть путь и покороче, но кому, скажите на милость, захочется возиться и выискивать его на одной лишь чашке кофе с искусственным подсластителем? Она следила за маршрутом по гугл-карте, и у Блетчингтона едва не пропустила грязный
