Час пробил - Виктор Львович Черняк
Харту нечего было гадать, кто такой Марио Лиджо. Ему было достаточно открыть досье и перелистать несколько страничек. Двадцать четыре года. Рост 192 см, сложение атлетическое, место рождения — калабрийская деревушка Реджо. Здесь были даже любезно пересланные французской полицией отпечатки всех десяти пальцев Марио, прикосновение которых, вскружило не одну женскую голову, вне зависимости от возраста, национальной принадлежности и вероисповедания их владелиц.
Начальник полиции лениво переворачивал страницы: специализируется на американках. Харт прекрасно представлял, что просто американки вряд ли интересуют па редкость красивого Марио Лиджо. Его могли интересовать только богатые американки, вольные распоряжаться своими деньгами, желательно вдовые и не утратившие женского инстинкта. Самой богатой, женщиной Роктауна, и к тому же вдовой, была мать Дэвида Лоу — Розалин. В материалах, пересланных французами, также говорилось: «Кличка «Казанова», обаятелен, умен, прекрасно играет в теннис, играет в любые карточные игры. Привлекался как фальшивомонетчик. Находился в поле зрения итальянской п французской полиции более восьми лет. Великолепный стрелок. Образование не более двух-трех классов, тем не менее владеет французским и немецким в пределах, необходимых для общения, английским владеет практически свободно».
В строке с грифом «Мотивы отъезда из Европы» было написано: «В момент переезда не преследовался. Предположительно, установил контакт с эмиссарами Нового Света и решил попробовать себя в более масштабных делах. Вероятно, будучи альфонсом-профессионалом, решил наконец сорвать крупный куш, в качестве объекта вымогательства избрав миссис Лоу». Возможно, что справедливы обе версии: начало более крупного дела и решающий шаг на пути достижения финансовой независимости (имеется в виду миссис Лоу и ее состояние).
Вот уже более года Марио Лиджо работал в похоронном
бюро. По сведениям людей Харта, ничем предосудительным не занимался и никаких контактов с преступным миром не имел. Инкриминировать ему можно было разве что одновременную связь и с Розалин Лоу, и с Лиззи Шо. Но поскольку Лиджо не был женат, а обе его избранницы не состояли в законных браках, то получалось, с точки зрения уголовной полиции, что поведение Марио Лиджо безупречно. Бог, разумеется, имел основания гневаться на Марио за некоторую беспорядочность связей, но у бога столько объектов для праведного гнева, что одному немудрено и затеряться среди других, и это удалось Марио Лиджо.
Всего этого Элеонора Уайтлоу не знала и смогла бы узнать, лишь нанеся визит начальнику полиции Роктауна. Однако она отогнала машину с места, на котором стоянка была запрещена, заглушила мотор и решила не торопясь обдумать ситуацию.
Если считать, что в доме не было посторонних, то можно было подозревать всех, кто там находился. А именно: Лиззи Шо, служанку, Марио Лиджо, ее дружка, и садовника. О садовнике она еще ничего не знала и только слышала от Лиззи, что именно он спускает с цепей догов мистера Лоу. Именно поэтому сейчас ее мысли были сосредоточены на садовнике. Если Лиззи она уже видела, о Марио Лиджо, по крайней мере, слышала из уст Лиззи, то садовник оставался почти бесплотной фигурой, без имени и лица. По вполне понятным причинам, в начале расследования ее всегда больше интересовали люди, о которых было меньше известно. Ничего странного, так и должно быть. Кажется, если о человеке ничего не известно, значит, он сам приложил к этому руку. А зачем? Не скрывает ли он чего-то? А если скрывает, то что?
Она включила мотор и медленно поехала вдоль тротуара, не обратив внимания на поглядывавшего на нее из окна Харта.
Таких роз Элеонора не видела никогда, так же как никогда не видела такого садовника. Почему-то она считала, что садовник — нечто среднее между добрым волшебником Санта-Клаусом и милым, добродушным, чуть чудаковатым старичкам, из тех, что всегда сидят на бульварах городов. Нет, садовник, который стоял перед ней, был совсем иным. На вид лет сорока пяти, аскет лицом и фигурой, а одет — как постоянный обитатель студенческого кампуса. И, что особенно привлекло Элеонору, он слегка прихрамывал, впрочем, заметнее, чем она. Поскольку они были товарищами по несчастью, она сразу и без обиняков спросила, почему он хромает/
Садовник сжимал огромные никелированные ножницы. Он обрезал несколько полуувядших роз, расправил стебли куста — и все это для того чтобы найти прекрасный бутон Элеоноре.
— Война, — глядя куда-то вдаль, ответил он. Потоги положил руку на огромную розу, еле касаясь ее сильными пальцами, как кладут руку на голову младенцу, и повторил: — Война…
Значит, ему по меньшей мере пятьдесят, и сейчас никто не смог бы убедить Элеонору, что этот человек готовил преступление;.ей казалось, что люди, после крови и окопов начавшие выращивать розы, сделали для себя какие-то чрезвычайно важные выводы.
— Я хотела бы поговорить с вами, — начала Элеонора.
— Понимаю. Мистера Лоу жалко, славный человек, несчастный, природа обрекла его хотеть гораздо больше, чем мочь.
— Скажите, Пит (так звали садовника), что произошло в тот вечер?
Они сели в маленькой ротонде, увитой плющом, он вытянул простреленную ногу, положил ножницы на столик с гнутыми ножками и медными шишками на углах и медленно заговорил:
— В тот вечер? В тот вечер не произошло ничего особенного. Вон два окна моей комнаты, — он показал на окна первого этажа, — из них я могу прекрасно видеть, кто приходит, кто уходит. В тот вечер, часов в семь или чуть позже, пришел ухажер нашей Лиззи. — От Элеоноры не укрылось пренебрежение, с которым садовник говорил о Марио Лиджо. — Часов около девяти или в самом начале десятого он ушел.
— Может быть, вы что-то перепутали, и это был не Ли-джо, или он ушел вовсе не в начале, десятого, а среди ночи?
Пит посмотрел на Элеонору — в его взгляде сквозили и симпатия, и предложение помощи — и тихо, так тихо, что шелест листьев в кронах деревьев сделал слова еле слышными, произнес:
— Я ничего не путаю. У меня сейчас такой период жизни, когда что-то путать было бы непозволительной роскошью.
Элеонора ничего не спросила про период — мало ли у кого какой период в жизни и почему, — но про себя раз и навсегда решила, что Пит принадлежит к породе так называемых надежных людей. Может, не бог весть как умен. Может. Может, не бог весть как хитер, удачлив, предприимчив. Может. Но всегда надежен, в любое время дня и ночи, в любую погоду. Природа выпускает таких людей в жизнь и в графе «предназначение» пишет: быть надежным.
— А что-нибудь еще? Может, все-таки
