Час пробил - Виктор Львович Черняк
Харт вышел на кухню, открыл холодильник: яркая лампочка освещала мирный продуктовый мирок. Харт дотронулся до банки пива, отдернул руку. Ему, видите ли, ждрко. Он прикусил губу. В Нагасаки тоже было жарко, с той лишь разницей, что ему от жары хочется пить, а им от жары не хотелось жить. Они страдали бесконечно длинный месяц, пока сильнейший тайфун не обрушился на город и не смыл радиоактивные осадки — песок смерти — в море.
Харт побродил по темному дому, вошел в комнату, где спал Джоунс. «Забавный малый. Верный». А разве Гурвиц и Уиллер не были отличными парнями? Были. Если бы не дали отбой, они выполнили бы задание. Отличные парни? Похоже, что да. Как это происходит, когда хорошие люди, зная, что нехорошие люди отдают им нехорошие приказы, выполняют их. Потом душными ночами думают, как скверно все вышло. Потом возвращаются к таким воспоминаниям все реже и реже и в конце концов утешаются: если бы не мы, это сделали бы другие, какая разница? Страх заставляет, обычный животный страх, примитивный, которого все стесняются, которого как будто уже давно нет, а он есть и становится все сильнее. Страх перед наказанием, перед болью, страх за свою жизнь, которая для окружающих ничего не значит, а для самого тебя — все. Больше, чем все.
За окном что-то зашуршало, хрустнула ветка, раздался чавкающий звук. Харт замер у окна. Никого. Нервы шалят. Джоунс мерно дышал, он лежал ничком, обняв подушку, его широкая спина белела в призрачном ночном свете, рубашка валялась на стуле.
«Как миссис Уайтлоу прицепилась к рубашке Джоунса на следующий день после того, как выпроводили Марио Лиджо из города. Если Элеонору не удастся остановить — жди больших неприятностей. Прошло не так много времени, а уже ни Сола, ни Барнса нет в живых, и все запуталось еще больше, чем раньше. Почему она не поверила в виновность Марио Лиджо? Удивительные люди женщины. Какая кандидатура может быть лучше? Профессиональный преступник Лиджо, аморальный тип, развратник, альфонс. Так нет, он ее не устроил. Кто от этого выиграл? Она, во всяком случае, нет. Она думает, с ней и дальше будут возиться. Напрасно. Если они не моргнув глазом отправили на тот свет двоих из экипажа капитана Гурвица, то, надо думать, не очень-то посчитаются с миссис Уайтлоу. Очаровательных женщин в жизни пруд пруди. Неприятностей — тоже. И если очаровательные женщины, вместо того чтобы скрашивать суровое мужское существование, будут упрямо продолжать портить кровь уважаемым джентльменам, те пойдут на все, лишь бы избежать неприятностей.
Его существования не скрасила ни одна женщина. Он одинок. Именно поэтому оставил парня на ночь. Хотелось побыть в шкуре отца. Черт возьми: в шкуре своего отца или почувствовать себя отцом? Он уперся взглядом в подвесную полку, куда сунул сегодня конверты. Надо внятно объяснить негритянке, что с ними делать, если…
Вряд ли кто помнил уже, что отец Харта жив. Негосте—
приимный отчий дом с вечной руганью и рукоприкладством сын покинул задолго до войны. Ушел, чтобы никогда не вернуться. Что произошло? Почему родные люди стали чужими? Никто не знал, и сейчас, по прошествии стольких лет, это и значения не имело. В глубине души Харт допускал, что не прав, но идти на попятный было не в его правилах.
Служба в полиции примирила с мыслью, что гибель подстережет без предупреждения, в нежданный час, и не будет возможности утрясать дела, поэтому загодя, как-то в давний унылый зимний вечер Харт составил завещание. А сегодня приложил к нему еще кое-что. Когда писал записку отцу, представлял, как тот читает ее, сидя на заднем дворе сельского домишки, в стоптанных башмаках, на подошвы которых налип навоз и перья забитой птицы, с трудом разбирая слова слепнущими глазами:
«Отец!
Так уж получилось. Извини. Лет сорок не писал? Срок. Я тут оставил тебе кой-какую рухлядь. На старости лет и мелочь в утешение. Мы что-то не поделили давным-давно. И не помню что. Время быстро пробежало, а вроде только что казалось: вся жизнь впереди…
Если ходишь на охоту, ни в коем случае не продавай ружье. Еще послужит тебе и внуку, моему племяннику. Жаль, никогда его не видел.
Тебе, наверное, интересно, как я прожил жизнь? Нормально. Как все. Не хуже, не лучше. Всякое бывало. Ты считаешь, что я свинья? Может, и верно. Не обижаюсь. Честно.
Если решишь продавать мой дом, не продешеви. А хочешь, живи в нем сам. Охота у нас не хуже вашей. На участке есть родник, говорят — целебный. Я пил каждый день и, как видишь, не болел.
Больше писать не о чем. Зла на тебя не таю и не таил уже много лет, но уверен: бывает, людям лучше не видеть друг друга всю жизнь, а в конце попрощаться по-человечески и все простить. Так и делаю.
Твой сын».
Харт снова лег, несколько минут ворочался, потом из маленького пузырька, что стоял на столике в изголовье, вытряхнул белую таблетку. Разломил ее
