Лесли Чартерс - Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть
— Мог вернуться через двор и черным ходом пройти в свою комнату.
— Виден был бы свет.
— Необязательно, он мог войти на ощупь.
— Да, — заметила Тина, — на Диндони это было бы похоже, такая гнусная крыса! Но почему ты думаешь, что он там был? Есть причина?
— Я его слышал, — сказал Мило. — Я еще не оглох. Точно, он так и присох ухом к полу.
— Ну, если ты хочешь поговорить с синьором Бруком, приведи его в кухню.
— Не могу же я утруждать его еще раз.
— Нет, — сказала Тина, — тут ты прав. Теперь, если ты хочешь его видеть, нужно идти к нему.
— Ты попросишь его меня принять?
— Конечно. Прямо завтра утром.
— Согласится?
— Откуда я знаю? Спрошу. Придешь после ужина к нему домой.
— К нему домой я не пойду.
Аннунциата не выдержала.
— И вот это он тоже вбил себе в голову: что за ним следят.
— Следят?
— Якобы двое мужчин. Он их всюду видит.
— Не призраки, нет? — пошутила Тина.
— Это не шутки! — рассердился Мило. — Они здесь. Я их видел. Непрерывно наблюдают за мной. Пойди я к синьору Бруку домой, устроят так, что не дойду, я знаю.
Женщины переглянулись. Аннунциата беспомощно вздохнула.
— Видишь, как обстоят дела, дитя мое.
— Но все-таки устроить это можно, — сказал Мило. — Разумеется, если синьор Брук согласится. Я понимаю, что хочу от него слишком многого. Завтра я иду к доктору. Это на Виа Марцелина, и я вечером последний пациент. К тому времени стемнеет. Там есть черный ход через сад в переулок, за ним наверняка следить не будут.
— До тебя так и не дошло, что эти типы — плод твоей фантазии, — Аннунциата рассердилась не на шутку.
— Я еще не слепой.
— Зато старый, а старикам вечно кажется, что за ними следят, подслушивают и все в таком духе.
— Это не фантазия! — Мило затрясло от гнева. — Я их видел десятки раз.
Положив руку ему на плечо, Тина, успокаивая, погладила его и сказала:
— Продолжай, пожалуйста, — и так взглянула на мать, что та умолкла. — Что дальше? Ты выйдешь от доктора Гольдони через сад. А потом?
— Пойду дальше по Виа Канина до кладбища, там есть небольшая площадка, чтобы машины могли развернуться. В десять вечера там будет пусто. Не мог бы синьор Брук приехать туда? От Виале Микеланджело это не больше пяти минут. Сидя в машине, могли бы поговорить начистоту.
— Хорошо, папа, я его попрошу, — сказала Тина.
7. Пятница, вечер: Встреча
Харфилд Мосс в номере отеля писал своему компаньону Леопольду Кренфилду, занимавшемуся антиквариатом в Питтсбурге:
«Я абсолютно уверен, что напал на след чего-то великого, просто эпохального. Это подтверждают все наши коллеги здесь в Риме. Видно, новое чудо света, находка а ля Реголини и Галисса. Говоря „напал на след“, я могу ошибаться, возможно, открытие уже сделано. Недавно появился метод, позволяющий получить представление о содержании гробницы гораздо раньше, чем попасть внутрь. В нее вводят зонды бурят скважины, как нефтяники, — через которые освещают все внутри и заодно фотографируют. Так что можно точно знать, на что рассчитывать, вскрывая гробницу. Если речь идет о богатом захоронении, его вскрывают дважды. Первый раз, как ты понимаешь, сугубо неофициально, и при этом извлекают ценнейшие предметы, прежде всего золото, серебро и вообще драгоценности. Потом гробницу тщательно приводят в первоначальное состояние и вторично, на этот раз официально, вскрывают в присутствии прессы и с обычной шумихой.
Съезжаются эксперты со всего мира, фотографируют, пишут ученые монографии, а содержимое гробницы с большой помпой помещают в какой-нибудь музей. Но настоящие сокровища, те, что извлечены при первом вскрытии, тем временем выгодно продают и тайно вывозят за границу, где они оседают в частных собраниях. На этот раз изюминка достанется фонду Мосса, я надеюсь, так что не удивляйся, если в ближайшем будущем мне понадобятся большие деньги в тосканском банке. Будет это нелегко, я уверен, что Росси и Барнискони тоже пронюхали, что происходит, и их агенты наверняка прочесывают сейчас Флоренцию. Пожелай мне удачи…»
— Если за ним кто-то следит, почему не обратится в полицию?
— Полиция не может задержать тех, кто следит за ним.
— Господи, почему же?
— Потому что существуют они только в его воображении. Понимаете, когда с годами мастер теряет свой дар, ему не остается ничего, и появляются всякие безумные идеи. Рука его уже не та, что раньше, и голова тоже.
— А он в самом деле сдает? Те рамки, что он мне недавно сделал, просто великолепны.
— Работает он по-прежнему классно, но часто роняет вещи, те разбиваются. Меркурио сказал… — Вдруг при воспоминании о том, что ей сказал Меркурио, кровь прилила к ее лицу.
— Ну, — улыбнулся Брук, — так что сказал Меркурио?
Услышав ее рассказ, Брук даже не улыбнулся робкой попытке Меркурио ее соблазнить и сказал:
— Я знаю этого парня и могу вам сказать, что он мне не нравится и я ему не доверяю.
— Э ун финоккио, — фыркнула Тина и гордо вышла из комнаты с грязной посудой в руках.
Слова этого Брук не знал, но ясно было, что спросить о нем Тину он не может. Спросил он у капитана Комбера, который пришел в магазин за книгой по физиономистике. Капитан расхохотался.
— Надеюсь, никто не назвал вас так?
— А что здесь смешного?
— «Финоккио» значит «голубой». Не спрашивайте меня почему. А почему мы называем «голубых» голубыми?
— Тина так назвала Меркурио.
— Меткое наблюдение, вам не кажется? Что он натворил?
— Насколько я понял, предложил ей нечто платоническое. Если позволит по вечерам водить ее с собой по злачным местам, обещал замолвить слово за ее отца.
— Тина — чертовски красивая девушка, — сказал капитан Комбер. — Удивляюсь, как ей мать позволяет оставаться одной с вами в доме.
— Не говорите глупостей. Книгу будете брать?
— И не подумаю, она слишком дорогая. Хотел только найти там одно слово.
Иногда Брук ужинал дома, иногда, как в тот день, — в каком-нибудь семейном ресторанчике, которыми кишели Пьяцца делла Синьориа и ее окрестности.
Пересекая площадь, он вдруг натолкнулся на какого-то человека, остановившегося прямо перед ним. Брук извинился, человек обернулся, и Брук увидел, что это сторож Бронзини Лабро и что он пьян. Но не настолько, чтобы не узнать Брука.
— Вот это случай, синьор, — сказал тот. — Я так и знал, что где-нибудь встречу ваше превосходительство.
Брук обошел его и собрался двинуться дальше.
— Вот настоящий англичанин, перетрусил и бежать…
Брук шел дальше. Лабро, ругаясь, бросился за ним и схватил за руку. Брук обернулся, вырвал руку и сказал:
— Убирайтесь!
— Мы не в армии, нечего командовать! Хочу говорить и буду!
Брук вздохнул. Улица была безлюдна. Что делать? Не бежать же от этого пьяницы. Можно, конечно, свалить его на землю, но он пьян, и это просто неприлично. Придется выслушать.
— Если хотите, я вас слушаю. Но не собираюсь делать это всю ночь.
— Ладно, — сказал Лабро. — Тогда слушайте. Прежде всего я вам хочу сказать, что синьор Ферри меня выгнал. Плевать мне на него и на его хозяина профессора… — и Лабро покрыл Даниило Ферри и профессора Бронзини в таких выражениях, что Брук понимал не более одного слова из пяти, хотя не имел ни малейших сомнений, каково мнение Лабро о своих бывших хозяевах. — Слава Богу, я завязал с этими людьми. Но, с другой стороны, должен человек на что-то жить.
«Я так и знал, что без денег не обойдется», — сказал себе Брук.
Вдали он увидел патруль, медленно приближавшийся к ним.
— С деньгами всегда проблемы, — продолжал Лабро. — Я не нищий, и милостыня мне не нужна. Но кое-что могу продать. Очень ценное — для некоторых.
— Да? — Еще двадцать метров.
— Для тех, кого интересуют древности.
— Если хотите что-то продать, приходите утром ко мне домой, адрес найдете в телефонной книге. А теперь — доброй ночи!
Лабро уже собрался возразить, но тут осознал, что за ним наблюдает иронически усмехающийся карабинер, засунувший пальцы за портупею, и предпочел торопливо убраться, шаркая по тротуару. Брук пошел дальше. Карабинер глядел им вслед, словно пытался запомнить их лица. Это был рослый молодой человек с прилизанными черными волосами и усами, разделявшими его лицо точно пополам.
Без четверти десять Брук выехал из гаража и, не включая фар, поехал по Виале Микеланджело. Движение уже ослабло, и последний лоточник, продавший все копии микеланджеловского Давида, уже собрался домой подсчитывать барыши. Брук свернул на Виа Галилео и ехал в гору, пока не остановился в конце Виа Канина.
Выйдя из машины, присел на балюстраду. Под ним сколько видел глаз мерцали огни Флоренции. Над горизонтом висел серп молодой луны. Но нестихающий шум узких флорентийских улочек, сглаженный расстоянием и похожий на жужжание пчел в улье, доносился и сюда.
