Лесли Чартерс - Вендетта для Святого. Тихо как тень. Этрусская сеть

— В людских характерах постоянного мало, синьор мэр.

— Вы читаете д’Аннунцио, — заметил мэр. — Он тоже утверждал, что в жизни нет ничего вечного, только смерть.

— Один мой дедушка в 1890 году повернулся лицом к стене и никогда уже больше не улыбнулся, — сказала мисс Плант.

— А почему он так сделал?

— Подробностей я уже не помню, — сказала мисс Плант, это как-то было связано с крикетом.

Лейтенант Лупо прочитал донесение, которое держал в руке. Удовольствия оно ему не доставило:

«К рапорту от понедельника, принятого в 21.15, относительно двух мужчин, прибывших на Главный вокзал. Во всех отелях и пансионах произведена проверка и контроль всех прибывших. Лиц, соответствующих указанным приметам, не обнаружено. Считаю возможным обратить ваше внимание, что в тот же вечер отправлялись поезда в Болонью, Милан, Фаэнцу и Ароццо, не считая поездов обратно в Рим. Скорее всего, оба вышеупомянутых лица прибыли во Флоренцию для какой-то встречи и по ее окончании продолжили свой путь».

Лейтенант Лупо еще раз внимательно прочитал рапорт. Потом зачеркнул «скорее всего» и поставил «возможно». Это не так обязывающе. Теперь предстояло решить, что дальше. На полу у его стола была большая папка с надписью «Разное». Лейтенант решил, что там рапорту самое место. Аккуратно вложил его туда и вернул папку на полку.

6. Четверг, вечер: У Зеччи

Подобно животным, которые, перебравшись в чужие края, быстро протаптывают собственную тропу к воде, устанавливают время еды, водопоя и определяют охотничьи угодья и места отдыха, руководствуясь отчасти инстинктом, отчасти опытом, оба приезжих приспособились к жизни во Флоренции, установили режим места и времени.

Поселившись в пансионе «Друзилла», вставали они поздно, заботливо занимались своим туалетом, не жалея масла для волос, лосьона после бритья и одеколона. Одевшись и причесавшись, неторопливо шли в кафе у Понте Веккио, где пили аперитив, а оттуда в другое кафе, где обедали. Потом отдыхали. В сумерках поднимались снова и снова столь же заботливо занимались своей внешностью — бриться им приходилось дважды в день. Потом отправлялись в ресторан, где пили и ужинали допоздна. Перед ужином здоровяк скупал все газеты, которые были под руками, раскладывал на столе и подчеркивал текущие курсы на римской бирже, иногда их даже комментировал. Напарник тем временем изучал результаты скачек.

Их программа после ужина зависела от того, была ли назначена встреча с Марией или Диндони в кафе на Виа Торта, или были они свободны и могли поразвлечься.

У обоих уже были подружки. Выбрали они их из тех, что были в наличии в борделе на Виа Сантиссима Чара, который посетили сразу после приезда в Флоренцию. С их сутенером возникли разногласия о комиссионных, и произошел скандал. Одному из приезжих это не понравилось. Выйдя на улицу, где стоял новенький «Фиат-1200», принадлежавший сутенеру, он пинком открыл капот и перочинным ножом перерезал все шесть проводов, ведущих к свечам. Когда разъяренный хозяин хотел на него броситься, тот одним ударом выбил ему коленную чашечку, а когда альфонс упал, корчась от боли на тротуаре, присел возле него и неторопливо и отчетливо, словно разговаривая с ребенком, сказал:

— Машину можно починить, человека — нет. Капито? Понял?

И все было решено.

Когда небо начинало светлеть, мужчины возвращались в пансион потихоньку и порознь, потому что у обоих были ключи от черного хода, и засыпали, когда Флоренция начинала пробуждаться.

Этим вечером в четверг они пришли в кафе на Виа Торта около одиннадцати. Оказалось, что Диндони еще нет. Сев за стол, они начали ждать.

Около получаса назад по Виа Торта шла Тина. Она провела вечер в гостях у дяди, жившего неподалеку от Римских ворот, племянники и племянницы пошли ее провожать и простились с ней на углу, откуда было рукой подать до ее переулка.

У тротуара стояла спортивная машина с поднятым тентом. Когда Тина шла мимо, дверца открылась, и кто-то сказал:

— Привет, Тина!

— Добрый вечер, — ответила Тина, — и доброй ночи!

— Подожди, так не разговаривают со старыми друзьями! — сказал Меркурио. — Я жду тебя здесь целый час.

— Значит, тебе нечего делать, вот и все.

— И да и нет. Но я кое-что знаю, что может тебя заинтересовать.

— Сомневаюсь.

— Касается это не тебя, а твоего отца.

— Да? Тогда говори, только побыстрее.

— Ничего я тебе не скажу, пока не подойдешь ближе. Садись сюда, не бойся, никуда я тебя не увезу.

— Только попробуй, — сказала Тина. — Я тебе руль выверну и так и въеду твоей колымагою в стену.

— Верю, верю. Тогда тем более нечего бояться, иди садись, поговорим спокойно. — Он распахнул другую дверцу, и Тина, поколебавшись, села рядом с водителем. Меркурио остался за рулем.

— Теперь ты своего добился, говори.

Меркурио, барабанивший пальцами по рулю, нервничал еще больше, чем она. Наконец сказал:

— Твой отец несколько последних лет работал на моего. Как резчик и реставратор.

— Синьор профессор был к нему очень добр, — подтвердила Тина. — И к тебе тоже, насколько я слышала.

— Да, сердце у него доброе, — признал Меркурио, — но все имеет свои границы. Неделю назад, когда твой отец занимался прекрасной этрусской чашей-кратером, которая нуждалась в починке, упустил ее, и она разбилась, да так, что теперь восстановить ее невозможно. А потом он резал прекрасный кусок алебастра, резец соскочил, и алебастр треснул и теперь тоже ни на что не годен. Отец твой не виноват, это ясно. Но ясно и то, что глаза и рука у него уже не те.

— Зачем ты это мне говоришь? И какое тебе до этого дело?

— Бруно меня любит. Слушает меня, уважает мое мнение. Если я приду к нему и скажу, что Мило Зеччи работал на него многие годы, работал хорошо и заслужил, чтобы теперь выплачивать ему пенсию на уровне его бывшего заработка, — он бы признал, что я прав, и согласился.

Тина подумала, что, как ни странно, ситуацией владеет она. Сказала:

— Ты верно рассуждаешь. Я уже давно вижу, что отцу не по себе. Ему нужно бы бросить работу и отдохнуть.

— Я об этом и говорю.

— И ты мог бы это устроить?

— Наверняка.

— И что ты за это хочешь?

Меркурио повернулся к ней, не пытаясь придвинуться. Голос его зазвучал почти просительно.

— Я хотел бы как-нибудь вечером пойти куда-нибудь с тобой.

— Куда?

— В кино. В ресторан поужинать, потанцевать. Куда захочешь.

— А чем это кино, или ужин, или что-то кончится? — В ее голосе ясно звучала ирония.

— Я отвезу тебя обратно.

— Куда?

— Домой, куда же еще.

— Рассчитываешь ли ты, что мы займемся любовью?

— Если ты этого захочешь, — покорно согласился Меркурио.

Тина расхохоталась.

— «Если ты этого захочешь…» — наконец выговорила она. — Вот это здорово! Я еще не слышала, чтобы девушке принадлежало решающее слово. Просто необычайно здорово! — Выходя из машины, она еще смеялась. — Я об этом подумаю, уважаемый синьор Меркурио!

Услышав, как за ее спиной рванула с места машина, она снова тихонько рассмеялась.

Дома скандал был в разгаре. Тина попыталась ускользнуть, но мать повелительным жестом призвала ее обратно.

— Может быть, тебе удастся уговорить отца взяться за ум! Попытайся!

— Если он тебя не слушает, то меня тем более.

— А ты попробуй! Может быть, и справимся общими усилиями.

Он просто зациклился на двух мыслях. Во-первых, ему ужасно хочется, чтобы синьор Брук помог ему советом.

Тина удивилась.

— Как это? — спросила она. — Он же вчера здесь был?

— Верно. Синьор Брук пришел к нам, согласился поговорить с отцом. Это было очень мило с его стороны, видно сразу, он джентльмен, и к тому же сразу видно, у него столько работы — головы не поднять. Он выказал большую любезность, что пришел.

— Ну так…

— Подожди. Синьор Брук отправился с отцом в мастерскую, помнишь? Они были там вместе чуть ли не весь вечер. И о чем говорили? — Аннунциата сделала паузу, чтобы достичь большего эффекта, потом победоносно взмахнула рукой и процедила два слова: — Ни о чем.

Мило открыл рот, словно хотел что-то сказать, но закрыл его снова.

— Они торчали там битый час и не поговорили ни о чем, ни о чем существенном. Только о гробницах, и керамике, и бронзе, о вине, и о погоде, и о том, что все дорожает.

Тина повернулась к отцу.

— Но почему, папа?

Мать перебила ее:

— Почему? Потому, что он вбил себе в голову кое-что еще, псих ненормальный. Что лучше ничего не говорить, чтобы Диндони сверху не услышал.

Тина мысленно вернулась в тот вечер и сказала:

— Это невозможно. Мы же видели, как он ушел.

— Мог вернуться через двор и черным ходом пройти в свою комнату.