Якудза, или Когда и крабы плачут - Юрий Гайдук
— Успеешь еще, отработаешь, а сейчас надо бы тебя куда-то пристроить, да чтобы с харчами на завтрак и ужин. Сам понимаешь, на голодное брюхо много не наработаешь.
— А если здесь остаться?
— Можно, конечно, но хотелось бы в более надежное место пристроить. Впрочем, надо бы посоветоваться с Ханом, и если он что-нибудь предложит…
«Хан, — отозвалось в голове Крымова, — видимо, его щупальца распространяются не только на рыбные причалы Пусана, но и на весь порт, а это уже…»
— А он что, этот самый Хан, начальник порта или бери выше?
— «Начальник порта…» — хмыкнул Тимошкин, — это действительно «бери выше».
Чтобы не вызвать подозрения, Седой не стал любопытствовать на эту тему дальше и только спросил настороженно:
— Оно конечно, лишние хлопоты да навороты мне сейчас ни к чему, и все-таки позволь спросить, друг мой Петя Тимошкин, с чего бы вдруг ты так заботишься обо мне, иль виды на меня какие имеешь?
— Имею, — признался «друг Петя», — но эти самые «виды», как ты изволил выразиться, я тебе озвучу, когда ты на свою посудину вернешься, а сейчас… — И он засмеялся нарочито раскатисто: — Вот же люди, прости меня Господи, даже представить себе не могут, что можно помочь просто так, можно сказать, бесплатно. А здесь, дорогой мой, без помощи не обойтись — или сам подохнешь, или тебе помогут другие. Бывают времена, когда по утопленнику в день на берег выбрасывает, а то и из петли вытаскивают.
— Суицид?
— Он самый. А всё почему? Да потому, что слаб человек — хотел найти здесь рай земной, а вышло наоборот, мордой в дерьмо. Впрочем, что-то мы с тобой заговорились да в философские дебри ударились, короче, слушай сюда. На этот момент у меня к тебе есть два предложения, одно из которых, думаю, тебя вполне устроит. Итак, предложение первое. Грузчиком в бригаду, сухогрузы на рейде разгружать, и второй вариант, я бы сказал, более приемлемый. Неподалеку от дома, в котором я обосновался, есть небольшое кафе, которое содержит приличная женщина, вдова, и она теперь мыкается со своим хозяйством. А это довольно непросто — и порядок в кафе содержать, и готовить так, чтобы люди не обходили стороной. К тому же она сама просила подыскать ей приличного помощника.
— Так, и в чем же будут заключаться мои обязанности?
— Помощь по хозяйству. Ну, а более конкретно она сама тебе расскажет, если согласишься, конечно.
— Я то соглашусь, но согласится ли она взять меня в помощники?
— Согласится, я уже рассказал ей о тебе.
— Спасибо, Петро. Кстати, а она что, кореянка, русская?
— Фифти-фифти. Ее будущего отца, когда он был еще ребенком, а в Корее шла война, вывезли в СССР, где он и прожил чуть ли не полвека, женившись на русской женщине. А потом родилась Ми Сук, выросла, вышла за такого же корейца замуж, и уже в самом конце девяностых годов ее муженек уговорил ее вернуться на историческую Родину. Так и обосновались в Пусане. Поначалу вроде бы все хорошо было, даже свое кафе открыли, правда, не без помощи все того же Хана, а потом вдруг беда — у мужа рак печени. Ну что, еще вопросы будут?
— Если можно, последний. Характером не сволочная бабенка?
— Что, приходилось обжигаться? — хмыкнул Тимошкин.
— Оттого и спрашиваю.
— В таком случае будь спокоен, бабец выше всяких похвал. Кстати, Ми Сук в переводе — красивая и целомудренная. И что самое интересное, она действительно необыкновенно привлекательна, и о ней никто слова плохого не скажет.
Часть вторая
ЮЖНАЯ КОРЕЯ, ПУСАН
За те годы службы, которые он отдал сначала Второму Главному управлению Комитета государственной безопасности СССР, а затем Службе внешней разведки России, кем только Крымов не работал — пришлось даже освоить профессию журналиста, благо способности к этому были, но чтобы мыть на кухне грязную посуду, чистить коренья и прочее, прочее, прочее — такого еще не случалось. Впрочем, должность его называлась простенько, помощник по хозяйству, но таила в себе много чего разного. Правда, всю эту вынужденную хренотень скрашивала сама хозяйка заведения, над входной дверью которого красовалась цветастая вывеска — «КАФЕ “СОЧИ”». В Ми Сук, которая сразу же попросила называть ее Миленой, как ее когда-то звали русские друзья и коллеги по работе, можно было бы влюбиться с первого взгляда. Внешность ее сочетала в себе черты красивой русской матери и отца-корейца, который, судя по всему, пользовался спросом у женщин. Да и характер у нее не был сволочным, каковой присущ большинству бизнесвумен в России. В общем, он не пожалел, что согласился на роль помощника по хозяйству, и после тех передряг, что случились с ним в Пусане, эта его работа была сравнима с отдыхом в Крыму или в той же Одессе, где в кои-то времена был прекрасный санаторий КГБ СССР.
К тому же и тот перечень обязанностей, которые огласила Ми Сук, был не очень-то обременительным. Съездить с ней ранним утром на рынок, чтобы закупить овощи, мясо, рыбу и свежеиспеченные рисовые булочки, затем помочь в меру его способностей на кухне, и пока она готовит салаты, прибраться в зале, расставить стулья, проверить, заполнен ли холодильник пивом, — и только после этого открыть дверь, запуская первых посетителей. Он же принимал заказы и обносил столики пивом, кофе и той легкой закуской, которую брали под водку мучившиеся с похмелья клиенты (были здесь и такие). Кое-кто даже предлагал выпить с ним «в честь знакомства», видимо, прослышав о том, в каком виде появился в портовом районе этот рыбак, но Антон отказывался, завоевав тем самым уважение хозяйки заведения.
На этой улице в основном жили русские эмигранты и корейцы-репатрианты, покинувшие Россию в девяностые годы. Все говорили по-русски, и у Крымова не было никаких проблем при общении с ними.
Клиенты рассасывались около девяти утра, и только к часу дня помещение кафе наполнялось вновь — к этому времени уже были готовы рыбные стейки, промаринованная свинина с поджаренным луком и притушенной морковью, подававшаяся вместе с плошками разваристого риса и особой подливкой, рецепт которой Ми Сук держала в секрете. Все это съедалось и выпивалось в течение двух часов — и уже в три часа дня заведение закрывалось на «санитарную уборку», чтобы
