Якудза, или Когда и крабы плачут - Юрий Гайдук

— Считай, что угадал, — отозвался Антон, принюхиваясь к аромату не то пережаренных каштанов, не то сырых желудей или еще какой дряни, которая проходит в подобных заведениях под брендом «молотых кофейных зерен». — А ты что, тоже в свое время отстал от своей посудины? Или, может, списали на берег в первом же порту?

— Ну, это, положим, не твоего ума дело, а вот тот факт, что ты оказался в нашем районе и напал на своих земляков, так это, считай, тебе крупно повезло, по крайней мере в полиции не запрут до полного выяснения личности.

— Так у меня же документ есть, книжка моряка. Правда, был еще и загранпаспорт, но он то ли утонул, когда я в море барахтался, то ли украли.

— А вот это уже хреново, — ухмыльнулся Рыжий. — Это ты в России можешь козырять книжкой моряка, а здесь Азия, и пока они тебя не просветят почище рентгена, будешь коптить потолок в камере. А там не то чтобы свободной шконки, там даже присесть некуда, народ жопа о жопу трется.

— Так что же делать? — потускнел Крымов. — Может, к консулу обратиться?

— Даже не суйся туда, — остудил его Рыжий, — бесполезно, да и не подпустят тебя к приличному заведению — босиком, в мокрой одежонке.

Он повернулся к прислушивающимся к разговору корейцам, сказал им что-то, те согласно закивали черными как смоль головами, и он вновь развернулся лицом к Антону.

— Деньги есть?

Ответом ему были разведенные в стороны руки.

— Обчистили как липку, а где и когда — не ведаю.

— М-да, — вздохнул мужик, — хреновые твои дела, брателло, если не сказать больше. В этом городе главная ценность — деньги, предпочтительно, конечно, баксы, и если таковых нет в наличии… В общем, влип ты в историю, как кур в ощип, но спасать тебя как-то надо, иначе еще один русский накроется здесь медным тазом. Кстати, ты сам-то откуда?

— Сахалин, порт приписки — Невельск.

— Понятно. Ну, а сюда зачем пришел?

— Да за тем самым, что жрать охота, сил терпеть нету. Все люди как люди, с похмела на жратву глядеть не могут, а у меня все наоборот. Как только просыпаюсь с бодуна, тем более с тяжелого, так… — И он безнадежно махнул рукой. — Так что, братцы, кончайте мытарить своими вопросами и если сброситесь на буханку хлеба, век благодарен буду.

Рыжий вновь что-то сказал корейцам, те дружно закивали головами, и он вынес свое резюме:

— Итак, брателло, слухай сюда. Хлеба в этом заведении нет и не было, а вот насчет всего остального… Короче говоря, хозяин тебя накормит, не бесплатно, конечно, потом отбатрачишь денек-другой, ну а мы будем смотреть, как с тобой быть дальше и к кому пристроить, пока не вернется твое корыто. — Он вопрошающе уставился на Крымова: — Ну так что, устраивает подобная перспектива? Или будешь пробиваться в консульство?

«Господи милостивый!» — ликовал в душе Седой, лучшей «перспективы» невозможно было и придумать. Главное — немного отлежаться, чтобы вернуться в рабочее состояние. О чем и сказал.

— Без проблем. Сейчас тебя опохмелят, как положено на Руси, потом хозяин даст циновку, и когда проспишься, поговорим о твоем житье-бытье. Все! А пока что бывай здоров, нам в порт пора. Кстати, как долго собираешься ждать посудину?

— Думаю, дней десять, а может, и побольше. Наш кэп настроен на камчатского краба, а это определенный риск, требующий выдержки и умения уйти от погранцов. Да и Пусан не ближний свет.

— Согласен, не ближний свет, — хмыкнул Рыжий, — так отчего же в таком случае вы своего краба япошкам не сдаете?

— Раньше сдавали, но сейчас уже не те времена, что были в девяностые годы. Вот и приходится искать новых компаньонов, чтобы поиметь копейку. Короче говоря, не срастается что-то у моего кэпа с япошками, а у вас принимают, как самых дорогих друзей. Кстати, господа, а какой сегодня день?

— Вот это нажрался, — засмеялся кто-то из работяг, — позавидовать можно. А день сегодня — среда, и месяц — май.

«Среда», — отозвалось в мозгах. Значит, с двенадцати до двух его будет ждать связник, а он в это время… О том, чтобы сегодня выйти на встречу, не могло быть и речи.

Отказавшись от «похмельной» рюмки соджу, корейской водки крепостью не более двадцати пяти градусов, которую Крымов, воспитанный на лучших сортах отечественного самогона, терпеть не мог, но зато съев едва ли не целого тунца, сдобренного острым соусом, и запив все это жбаном подслащенного пойла, именуемого припортовыми работягами «кофием», он моментально вырубился на циновке, которую мог бы использовать вместо гвоздей тургеневский Базаров, и когда проснулся, через запыленное стекло узенького оконца уже пробивались ласкающие лучи предзакатного солнца, а в дверях с кедами в руках стоял Рыжий, назвавшийся Петром Тимошкиным, и отчего-то улыбался самому себе.

— Здоров же ты спать, брателло, — хмыкнул он, рассматривая татуировку на правом предплечье Седого. И тут же спросил, как бы походя: — Что, приходилось и на хозяина пахать или просто так наколочку себе замастырил, понта ради?

— Считай, что пахал, — процедил Антон, поднимаясь. Потянулся за просохшими джинсами, и уже когда застегивал молнию на ширинке, добавил: — Всякое, говорю, бывало. Ошибки молодости и полное отсутствие мозговых извилин.

— Ну, я бы лично ничего подобного о тебе не сказал, — хмыкнул Тимошкин, видимо, подразумевая «отсутствие мозговых извилин», — а вот насчет ошибок молодости — тут ты прав. Кстати, хозяин заведения признался, что ты от стопаря отказался. Это что, правда?

— Считай, что так оно и было.

— А чего так? — искренне удивился Рыжий, передавая дешевые, но зато совершенно новые кеды.

— Да, как тебе сказать… В общем, того урока, что преподнес мне Пусан, мне теперь хватит на всю оставшуюся жизнь, и не хотелось бы все начинать с начала.

— Оно, конечно, так, — согласился с ним Тимошкин, — только насчет «всей оставшейся жизни» не зарекайся, даже не представляешь, как трудно отрабатывать задним ходом.

— Это если сорвешься и уйдешь в штопор?

— Вот именно, в штопор. А при нынешней жизни сорваться…

— Неужто так хреново?

— Всяко бывает. Однако бывает и такое, что и в штопор хочется уйти и уже не выходить из него никогда.

Он замолчал, и Крымов не удержался, чтобы не спросить:

— А чего ж в Россию не вернешься?

— «Чего не вернешься…» — скривился в вымученной усмешке Рыжий. — Считай, что ты меня об этом не спрашивал.

— Как прикажете, барин, — хмыкнул Антон, мысленно прикидывая, чего такого особенного натворил этот рыжий сорокалетний