При попытке выйти замуж - Анна Жановна Малышева
— Надо полагать, начнем с кадрили? — спросила я у Ильина.
— Не думаю, — серьезно ответил он. — Хотя… Господа! Предлагается кадриль!
И вот тут все они заметались. Среди них, таких про-российских, не нашлось ни одного, кто знал бы этот исконно русский танец.
Ко мне подскочил политолог и, щелкнув блестящими ботинками, заговорщицки прошептал: «Пошуршим кроссовками?»
— Он приглашает вас на танец, — перевел Ильин.
Политолог картинно расхохотался, но когда я вылезла из-за стола и он увидел, что на мне действительно кроссовки, страшно смутился.
— Угадал, — Ильин тоже рассмеялся. — Не в бровь, а в глаз.
— В Швейцарии, в кантоне Невшатель, строят точно такие дома, как у тебя, Веня, — хвалил между тем Ильина один из депутатов. — Ну, в точности.
— Кантон, — прошептал мне на ухо политолог, — слово-то какое неприличное.
Я согласилась:
— То ли дело «субъект Федерации». Швейцарии вообще до нас далеко.
— Вы были в Швейцарии? — Политолог явно ожидал утвердительного ответа. Но я врать не стала и честно призналась, что не довелось. «Все, знаете, дела, дела, все недосуг».
— Хотите? Можем съездить, — предложил он, и я, уже в восьмой раз за вечер, подумала: «Какой милый человек! И какие милые у них здесь нравы!»
— Вы всех, кто не был в Швейцарии, приглашаете туда на экскурсию?
Политологическая морда стала масляной и приторной:
— Нет, только таких очаровательных особ.
— А сколько особ вы можете потянуть за одну поездку?
Политолог опять осклабился:
— Предпочитаю одну.
Мне надоело с ним танцевать, и, как только он признался в том, что одной особы ему достаточно, я немедленно предложила выпить за здоровье всех присутствующих. Он обиделся и отстал, чему Вениамин Гаврилович несказанно обрадовался:
— Не понравился? И правильно. А со мной потанцевать не откажетесь, Сашенька? Только я кадриль тоже не умею.
— Жаль. Очень жаль. Но делать нечего.
Обиженный политолог громогласно заявил, что пришло время чаепития и лично он идет ставить чайник.
— Где мне взять воду? — раздраженно спросил он у Ильина.
— Из-под крана не пробовал? — миролюбиво спросил Вениамин Гаврилович.
— Я хочу отстоянную! — потребовал политолог.
— А-а. — Ильин понимающе кивнул. — Тогда из бачка, туалет прямо по коридору.
После танцев и десерта мы пошли гулять.
— Не вписалась я в вашу компанию, Вениамин Гаврилович, не тот у меня статус, — пожаловалась я. — В следующий раз приеду к вам в гости, когда дослужусь хотя бы до главного редактора.
— Вы толкаете меня на ужасный путь, — вздохнул Ильин. — Если вы ТАК будете ставить вопрос, то мне придется разогнать эту компанию, чтобы не откладывать встречу с вами надолго. Вы ведь можете не успеть стать главным редактором в течение недели, да? Хотя бы потому, что праздники.
— Да, такое возможно.
— Придется разгонять. — Ильин обреченно развел руками. — А не хотелось бы. Они — мои друзья, и я их люблю, несмотря на все перекосы и дурацкое кривлянье. Несмотря даже на то, что они вам не понравились.
— Да нет, почему… — неуверенно попробовала возразить я, и Вениамин Гаврилович опять рассмеялся.
Потом я рассказала ему о наших страстях-мордастях в редакции, он посочувствовал и рассказал мне об интригах в своей клинике. Потом я рассказала ему про маму, а он мне — про свою. Потом я рассказала ему про своего бывшего возлюбленного Валеру Синявского, а он мне — про свою бывшую жену Ирину. А потом мы замерзли и вернулись в дом. К этому времени почти все гости разбрелись по спальням.
— Не узнать ли нам, который час? — задумчиво спросил Ильин. — Раз все спят, значит, уже не рано. Примета такая.
Час оказался седьмой, и Ильин отвел меня в маленькую комнатку на втором этаже. Мне было страшно интересно, что же сейчас произойдет, и мысленно я насчитала двенадцать вариантов дальнейшего развития событий. Ни один из них воплощен не был. Вениамин Гаврилович пожелал мне спокойной ночи, показал, где ванная, поставил на столик у кровати стакан с соком и ушел. Просто ушел.
Спала я крепко и сладко, но, могу ручаться, дверь моей комнаты ночью ни разу не скрипнула по той простой причине, что никто не пытался ее открыть. Вот как бывает в жизни. А некоторые не верят. И почему девушки боятся зубных врачей? Не такие они страшные.
Утро принесло с собой тревогу и раскаянье. Я валялась в постели и клеймила себя. Что, в сущности, происходит? Я еду с незнакомым (ну, в утешение себе скажем — с едва знакомым) мужчиной за город с твердым намерением остаться у него на ночь (в утешение себе — Новый год встречают только ночью, и этим многое объясняется). Еду, вполне допуская, что на его даче никого, кроме меня и него, может не оказаться. Более того — принимая приглашение, я так и думала, а многочисленные гости явились для меня большим сюрпризом. Бедная моя мама, знала бы она! А сестра Даша — представляю, как бы она орала!
Итак, я еду, а значит, с самого начала ставлю себя в самое что ни на есть двусмысленное положение: сам факт того, что приглашение принято, может расцениваться хозяином загородного дома как карт-бланш, как некое обещание и даже гарантия послушания и сговорчивости. Да? Да.
Но далее этот малознакомый мужчина почему-то ведет себя безукоризненно, не пристает, не домогается, а мягко так ухаживает. Мне это нравится, но вместе с тем я не могу избавиться от ощущения, что меня хитро провели, щелкнули по носу. Я же ждала приставаний, стука в дверь, всяких «не позволите ли мне остаться? А тихонечко посидеть на краешке кровати? А постоять на пороге?». Не означает ли подобная деликатность, что меня просто недооценили и что вышеназванному мужчине не больно-то и хотелось?
Я с самого начала, еще с букета на сиденье автомобиля, была уверена, что грубости никакой, никакой навязчивости с его стороны не будет. Но не до такой же степени! Не до «спокойной же ночи» — и все. Я, как стало мне известно сегодня, распущенна настолько, что ждала жалобных завываний под дверью, заискивающих взглядов, просительных интонаций. Да что там ждала! Я этого почти хотела. Фу, какая гадость. Знала бы мама… Ах, да, это я уже говорила.
Кстати, о маме. Она бы все равно не поверила.
Но раз уж Вениамин Гаврилович оказался столь учтив, ему же хуже. Я буду вести себя соответственно и постараюсь оправдать его возвышенные (или завышенные?) ожидания.
Отправляясь в ванную, я твердо решила быть за завтраком милой, но строгой; легкой, но неприступной. Меня к этому вынудили, а бытие определяет сознание и поведение.
