Виктория Платова - В тихом омуте...

Локачав головой, Алена достала из сумки точно такой же табак и почти такую же машинку, вот только мундштук у нее был совсем другой, длинный, выточенный из вишневого корня. Проделав ту же операцию, что и я, она выпустила колечко дыма.

– Что скажете?

Я приподняла брови и улыбнулась – ну, что тут скажешь?

– Вы не находите, что мы похожи?

Еще бы мне не находить, этим табаком был забит весь наш блок в общаге; она и здесь, спустя сколько лет, не изменила себе, завидное постоянство.

– Поразительно похожи, – безразлично сказала я.

– Он брюнет? – вдруг спросила Алена.

– Кто?

– Ваш парень. Он должен быть брюнетом.

– Почему вы решили, что он брюнет?

– Потому, что мы похожи, – это прозвучало скорее страстно, чем убедительно. – А мне нравятся темные волосы. Еще коньяку?

Уж не напоить ли ты меня хочешь?

– Пожалуй.

Я видела, что она изумлена – и духами, и табаком; то ли еще будет! Невесть откуда взявшийся азарт наполнял мое существо ликованием. А после третьей рюмки коньяка Алена прошептала мне на ухо – и это выглядело естественным, в баре стоял гул, покоившийся на субтильных плечах приторно-интимного Криса де Бурга:

– Этого не может быть, но я готова поверить в невозможное… От вас пахнет моими любимыми духами, вы курите мой любимый табак… Вам не кажется, что это отличный повод, чтобы мы перешли на “ты”?

Я прикрыла глаза в знак согласия. Алена семимильными шагами шла к цели, пора было ее немножко окоротить.

– Рада была познакомиться с тобой. Мне, пожалуй, пора.

Я бросила ей эту фразу и теперь, сидя в безопасности, наблюдала, что же она станет делать.

Алена откинулась к стене вместе со спинкой стула, ненавязчиво перекрывая мне дорогу.

– Хорошо, – рассудительно сказала она, – а если бы он пришел – вечер не закончился бы так быстро?

– Какая разница, если он не пришел… – Я подпустила в ответе завуалированного отчаяния, шлейф нерассказанной истории послушно потянулся за многоточием.

– А чем бы он вообще закончился? – Это было иезуитское любопытство, и я сказала именно то, чего ждала от меня Алена.

– Переспала бы с ним, только и всего.

– Только и всего. Неужели это так серьезно?

– Достаточно серьезно.

Она засмеялась и заглянула мне в лицо.

– Если бы это не было так серьезно, я пригласила бы тебя на мужской стриптиз. Но, поскольку этот неудавшийся вечер рвет тебе душу, я приглашаю тебя в “Бронкс”.

– Прямо сейчас? У нас безвизовое сообщение с Америкой? И потом – это не самый лучший район…

– Это киношный клуб. Для подвыпившей, но не опасной для нежных частей тела богемы.

– Вот как? Хитрый кабак Мюллера? – Я видела, как блеснули ее глаза; Алене по-прежнему нравились черно-белые советские фильмы.

– Именно. Неплохая кухня, неплохой звук. Правда, мулатов в обслуге больше, чем нужно… Но они сливаются с цветовой гаммой стен и почти не видны. Едем, я угощаю.

Я поставила подбородок на ладонь и коснулась кончиков губ мизинцем:

– Я всегда плачу за себя сама.

…Ни разу в жизни я не сидела в джипе и больше всего боялась лажануться с дверным замком. Впрочем, все разрешилось само собой: Алена открыла мне дверь (какая галантность, ты уже начала ухаживать, поздравляю!), и я устроилась на сиденье.

– Набрось ремень! – сказала мне Алена. Черт возьми, я даже не знала, с какой стороны его вытаскивать, только этого не хватало.

– Ненавижу ремни, извини, – развязно сказала я, три рюмки коньяка меня оправдывали.

– А если… – Алена подняла брови и одобрительно посмотрела на меня.

– Если остановят, я заплачу.

Алена сразу взяла с места, ей нравилось меня покорять. Я забросила ноги на мягкие кожаные сиденья, подложила локоть под голову и пристально посмотрела на Алену.

Всю дорогу мы о чем-то непринужденно болтали, я оправдывала ее ожидания во всем; это был треп на грани фола – в нем было много намеков на мужчин, и на секс с мужчинами, и на секс вообще, и это было естественным продолжением вечера. Легкая стервинка в стиле ее обожаемой Марлен Дитрих и упоминание Сюзен Зонтаг в качестве проводника альтернативной политической эротики вконец убили Алену – я чувствовала, что она едва сдерживается, чтобы не бросить руль и повернуться ко мне.

Я отпускала двусмысленные фразы, но не давала Алене времени на то, чтобы ответить на них; от этого завуалированного интеллектуального флирта у меня взмокла спина, но игра стоила свеч.

Когда мы добрались до этого широко разрекламированного Аленой кабака, она уже увязла во мне, как муха в патоке. Ее сбивала с толку моя нынешняя природа: я была чересчур умна, чтобы быть чувственной, и чересчур чувственна, чтобы быть умной. У меня было сопоставимое с Алениным образование и совершенно отличный от Алениного взгляд на мир. Я не брала инициативы на себя, потому что “Надругательству” предпочитала “Изнасилование”; я курила тот же табак… Мне даже удалось ввернуть пару фраз из любимого Аленой Макса Фриша и сделать необходимую паузу, чтобы именно она закончила цитату. Материализовавшись из воздуха, я воплотила в себе все ее тайные и явные устремления и набросала ей столько загадок, что проще было довериться мне, чем начать их разгадывать.

Черт возьми, Ева! Ну, как вы меня находите?

"С ума сойти! – высказался за всех Иван. – Извини за пролетарскую прямоту. Скрежещем резцами от восхищения!"

…“Бронкс” оказался закрытым клубом, куда Алена провела меня по своей клубной карточке. Здесь ее хорошо знали, судя по количеству поцелуев, которые Алена раздавала направо и налево.

Три низких зала со стенами, изгаженными граффити, не произвели на меня никакого впечатления. А стилизованный хлам, оправдывающий название – “Бронкс”, просто насмешил, о чем я и сказала Алене, когда она спросила меня – ну, как?

– Концептуальное убожество.

Из всех напитков я выбрала текилу; во-первых, потому, что ее прием тоже был связан с ритуалом, который я так любила; и, во-вторых, я легко справлялась с опьянением от текилы, а сейчас мне нужно иметь трезвую голову.

Алена, посмеиваясь, сдала мне всех посетителей – киношных альтернативщиков, дутых клипмейкеров, мрачных джазмснов, позабывших, как выглядит саксофон, и прочую артистическую сволочь.

Никого из них я не знала, знакомым показался только один – маленький Башлыков, гений эпизода; еще во ВГИКе я смотрела ему вслед, выворачивая голову. Башлыков гоголем подскочил к Алене, по-домашнему расцеловался с ней и воззрился на меня.

С неподдельным интересом.

Выждав паузу, он галантно произнес неожиданно высоким голосом, который был мне знаком по нескольким нашумевшим фильмам:

– Позвольте лапку! Я засмеялась и протянула ему руку. Он поцеловал ее и от удовольствия шаркнул подметкой:

– Надеюсь, вас не ангажировала еще эта людоедка? Я развела руками, что означало ни “да”, ни “нет”.

– Не надейся, – внесла ясность Алена, – Ты бы представила меня девушке, старая корова! – ласково обратился Башлыков к Алене, игнорируя ее предыдущий ответ.

– Ева, – нехотя сказала Алена, и я увидела искорки закоренелого собственника в ее глазах, – только не надо сильно хлопотать лицом по этому поводу.

– Я подозревал! Я подозревал, что именно Ева! Вот оно – лицо, еще не испорченное тысячелетней историей цивилизации, – почему-то возрадовался Башлыков. – Я Башлыков. Михаил Аветикович. Актер больших и малых академических театров… Или как там у классика?

– У классиков именно так, – сказала я.

– Между прочим, моя бабушка была чеченкой и пережила все ужасы депортации сорок четвертого года. А теперь историческая справедливость требует материальной компенсации… Алена, душка, дай денег на кино.

– Сколько? – спросила Алена, глядя только на меня.

– Сущие копейки… Каких-нибудь вшивых сорок тысяч баксов, чтобы закончить манифест эпохи. Для тебя же это карманные деньги, они у тебя в горшке с цветами зарыты, я знаю!

– Я по четвергам не подаю.

– А по пятницам? Ну, будь меценаткой! История искусств тебя не забудет!.. Ева, – Башлыков обратился ко мне, – приглашаю вас на главную роль. Без проб.

Я расплывчато улыбнулась и покинула их; в “Бронксе” неожиданно обнаружилось то, что могло поднять меня на недосягаемую высоту, – бильярд!

Затесавшись в нестройную толпу игроков, я через пять минут получила возможность взять в руки кий. И с удовлетворением отметила, что уроки, полученные у старой троцкистки Софьи Николаевны, не прошли даром. Под одобрительный гул я разделалась со всеми щенками от бильярда в течение короткого времени и закончила партию в гордом одиночестве.

Когда последний шар лег в лузу, послышались нестройные хлопки, восхищенные восклицания и недвусмысленные цокания языком – я имела большой успех, черт возьми, я готова была остаться здесь надолго!