Виктория Платова - В тихом омуте...
Питер ничуть не был похож на Москву. Москва была образом жизни, в Питере же господствовали состояния, сильно зависевшие от воды над головой, под ногами и – для разнообразия – в реках и каналах.
За три месяца я отвыкла от множества людей, домов, машин. От меня еще пахло картофельным полем, прелью лесов и землей – и потому я легко затерялась в толпе дачников и грибников в резиновых сапогах: такое количество людей со старыми рюкзаками и в непромокаемых китайских куртках даже не снилось респектабельной Москве.
Я была в Питере только один раз, поздней зимой, когда оттепель сменялась мгновенными морозами и город насквозь продувался ветрами. Тогда он сильно мне не понравился, за что я была бита любителем большой воды пустынным азиатом Нимотси, обожавшим Питер до самозабвения.
Бедный мой Нимотси. Воспоминание о нем стало той ниточкой, которая вытянула прошлое и заставила подумать о будущем, отрешившись от созерцания серых домов и серых людей.
На Московском вокзале я легко подцепила старушку и спустя полчаса стала обладательницей ключа от маленькой квартирки на Васильевском острове, о котором знала только то, что там собирался умереть Иосиф Бродский.
Предложенные с лету двести пятьдесят долларов за месяц произвели на старуху неизгладимое впечатление, которое даже не понадобилось подкреплять документами. После завершения сделки я отправилась на Приморскую, в свою временную обитель.
В этой квартирке меня не интересовало ничего, кроме наличия ванной. По дороге, ошалев от цивилизации, я накупила кремов и шампуней, чтобы смыть с себя монастырскую ложь во спасение и подготовить тело к будущей жизни. Я выбирала самые дорогие кремы и самые дорогие шампуни, я вдруг чертовски захотела хорошо выглядеть и хорошо пахнуть.
Это новое, неизвестное доселе, женское ощущение кружило мне голову. Едва добравшись до квартиры, я успела ответить на телефонный звонок – звонила моя старуха: хорошо ли устроились?
Да, да, спасибо, все хорошо.
После этого я отключила телефон и влезла в ванную. Я провалялась в горячей воде до вечера под рев радиоприемника: жизнь, от которой я так долго была отлучена, агрессивно напомнила о себе.
Тело было легким, чисто вымытое и смазанное кремом до самых потаенных уголков, оно неожиданно показалось мне совершенным в теплой темноте чужого старого трюмо. Высокая грудь, подобранный живот, сухие щиколотки…
Господи, неужели это я?
Спасибо тебе. Господи!
Я поймала себя на мысли, что читаю молитву – привычка, приобретенная в монастыре, показалась мне милой. Я вообще пребывала в каком-то приподнятом расположении духа. Задуманная авантюра с Аленой казалась мне симпатичным приключением, я жаждала помериться силами и с ней, и со всем миром – почему бы и нет?..
Но сначала нужно было подготовиться, набраться сил и выстроить стратегию.
Жуя котлеты, купленные в кулинарии на первом этаже, я набрала Аленин номер. Только бы он не изменился – ведь со времени наших ночных бдений во вгиковском общежитии прошло уже семь лет. Я понятия не имела, чем занимается Алена, она тоже не давала знать о себе, я всегда была для нее пустым местом; но по отдаленным отзвукам, когда-то услышанным, когда-то подслушанным, я знала, что из Питера она никуда не уезжала и на деньги родителей, слепо любивших ее, прикупала машины, водные кровати с подогревом и туры в Западную Европу.
Алене всегда нравилась Европа с ее свободными нравами. Еще ей нравилось в гордом одиночестве заседать в кабаках, иногда лениво подснимая девочек – или молоденьких мальчиков, в зависимости от настроения. Мальчики нужны были ей, чтобы поддерживать себя в форме и не терять того обаяния женственности, которое в ней всегда присутствовало.
Она была абсолютной женщиной с абсолютно мужским складом характера – циничным и прозорливым. Абсолютно мужским в ней было и желание идти напролом и всегда добиваться своего. Она умела флиртовать и создавать вокруг себя ауру пробиваемой искрами желания чувственности, но сразу же теряла интерес к объекту, когда получала свое.
Чтобы добиться успеха, ее нужно было заинтриговать, во-первых, и держать на коротком поводке – во-вторых.
Я это знала, на протяжении нескольких лет я видела Алену в разных состояниях: безумной влюбленности, когда она была готова вывернуться для человека наизнанку, и ледяного отчуждения, когда человек переставал ее интересовать. И эту тонкую грань между влюбленностью и отчуждением нужно было соблюсти, если ты решилась вступить в игру.
Она была одиноким волком, и это роднило ее с мужчинами.
Она была импульсивна, и это роднило ее с женщинами.
Я знала о ней все или почти все. И я знала главное – человек никогда не изменяет себе, мой случай не в счет – я-то готова была изменить себе с кем угодно.
Я знала, что ее любимые духи называются “OUTRAGE” – “Изнасилование” (она предпочитала – “Надругательство”); я знала цвет волос, который ее завораживает, я знала макияж, который ее не раздражает, я даже знала тип ее женщин – и я подходила под него. Я знала, что может ей нравиться в еде и выпивке, в режиссуре и книгах; ее покоряли умные женщины и цитаты из старого советского кино; ее сводил с ума черный цвет и женские брючные тройки, короткие стрижки и серебро.
Нужно только подготовиться, и почти наверняка она клюнет – ей нравились терпкие новые ощущения. И готовность жертвы к обольщению тоже. Но еще больше ей нравилось сопротивление.
Мягкое сопротивление, ироничное сопротивление – этой линии я и буду придерживаться.
Итак, я набрала Аленин номер.
Долгие гудки, сухой щелчок автоответчика, и Аленин голос, который я вспомнила почти сразу же: “Как ни странно, меня нет дома…"
Действительно, как ни странно.
Ее не было дома ни в двенадцать, ни в два, ночная птичка, – она отозвалась только утром, недовольным голосом.
Я положила трубку.
И отправилась в центр, на Невский. Для встречи с ней необходимо было экипироваться.
Невский приятно удивил меня почти европейским лоском – это была еще не Москва, но уже и не Ленинград. Я беспечно зашла в самый дорогой магазин и, под одобрительные взгляды скучающих продавцов, купила себе роскошно-нейтральную брючную тройку, мягко облегающую тело (а-ля Марлен Дитрих, это должно было произвести на Алену неизгладимое впечатление), прозрачную блузку, туфли и – заодно – сапоги: с погодой может быть все, что угодно, но тепла уже точно не будет.
Затем я побаловала еще один магазин, где разжилась длинным плащом.
И наконец наступила очередь косметики. Ее должно быть немного, но она должна быть дорогой. Следуя этому принципу, я смела с прилавка помаду (темную, с бархатистым таинственным блеском), тушь для ресниц (черный классик, никакой вульгарной самодеятельности), румяна, тональный крем и еще массу дорогих, приятных на ощупь баночек.
С духами пришлось повозиться, я уже было отчаялась найти это проклятое “Надругательство”, когда наткнулась на него в сомнительной лавчонке в самом чреве унулого исторического центра.
Осталась стрижка.
Я решила не шиковать и постричься в первой попавшейся парикмахерской.
Молоденькая девушка с плохим маникюром на ногтях постригла меня удивительно удачно, за что получила новехонькую десятку сверх положенной таксы; а из зеркала на меня смотрела симпатичная стерва с почти идеальным черепом, кто бы мог подумать…
Меньше чем за день я ухнула почти тысячу долларов, не считая трат на серебро, которое еще нужно купить. Браслет у меня был, тот самый Венькин браслет, но рейд по ювелирным магазинам Невского ничего не дал: ни одно из колец не устраивало меня, никакой изюминки. И пока я придирчиво осматривала витрину, ко мне подошла женщина с экзальтированным лицом поклонницы Шри Ауробиндо и фигурой травести. Она посоветовала мне трагическим шепотом магазинчик “Роза Мира” на Сенной площади: “Там должно быть то, что украсит вас, девушка. У вас необычное лицо…"
"Неужели я похожа на одно из воплощений Будды?” – весело отреагировала я, совершенно не понимая, что подразумевается под украшением к моему лицу – может быть, кольцо в нос?.. Я понятия не имела, где находится Сенная площадь, но на всякий случай запаслась ее координатами. Женщина-травести с энтузиазмом объяснила мне, как туда добраться, и в дополнение сообщила, что вообще это эзотерический центр, там есть литература, которая может вас заинтересовать… У меня, кстати, есть кое-какие экземпляры, Елена Блаватская, например…
Я бежала от миссионерки-любительницы как от чумы, чтобы спустя полчаса очутиться на Сенной площади, в магазине “Роза Мира”. Там пахло сандаловыми палочками, тихо звенели китайские ритуальные колокольчики, а в ненавязчивой музыке для релаксации господствовала бамбуковая флейта.
И все-таки я купила себе три кольца с туманной символикой и приличной пробой – это не была польская дутая дешевка, я теперь вообще была недешевой женщиной, и осознание этого заставило меня улыбаться весь обратный путь.
